ской империи. Равным образом освобождаю всех государ \ ственных служащих Германской империи и Пруссии, а I также всех офицеров, унтер-офицеров и рядовых флота, Į прусской армии и воинских контингентов союзных госу- \ дарств от присяги, принесенной мне как императору, ко- , ролю и верховному главнокомандующему. Ожидаю, что і они будут помогать восстанавливать порядок в Герман- J ской империи лицам, к которым перейдет фактическая' власть в Германии, защищать немецкий народ от грозя-
Дано в Амеронгене 26 ноября 1918 года».
Даже при беглом сравнении двух текстов об отречении -императоров России и Германии - видно, что силу государства, спасение от военных и послевоенных бед они оба видели в кадровых вооруженных силах.
...Находившийся в Могилеве, в штабе генерал Алексеев с нетерпением ждал манифеста. Текст по телеграфу пришел из Пскова глубокой ночью. Вместе с ним поступило два указа Правительствующему Сенату. Первый - о назначении князя Г. Е. Львова председателем Совета министров. Второй - о повторном назначении Верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича-младшего.
Михаил Васильевич узнал и о том, что Николай II решил отречься в пользу своего брата.
«Его Императорскому Высочеству Михаилу
Псков, 3 марта 1917 года
События вчерашнего дня побудили меня к этому беспо-поротному шагу. Прости, что перекладываю эту ношу па тебя и не смог этому воспрепятствовать. Однако остаюсь твоим верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и надеюсь, что через несколько дней смогу уехать в Царское Село. Усердно молю Бога за тебя и твою державу.
Ники».
Новый Верховный находился в Тифлисе и мог прибыть оттуда в ближайшие дни. Алексеев понял, что ему в это тревожное время предстояло, как начальнику штаба Ставки, распоряжаться фронтами от имени великого князя, исполнять его обязанности по существовавшему положению о власти в Ставке.
Под самое утро пришла телеграмма от Родзянко. В ней сообщалось, что великий князь Михаил Александрович готовит собственное заявление. Вскоре телеграфный аппарат отстучал его текст:
«Одушевленный единою со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского».
Заявление великого князя Михаила Александровича дополнялось коротким актом подписания заявления. 300летнему дому Романовых пришел конец. В летописи государства Российского монарха Михаила II не появилось.
Так Российская держава в начале 1917 года осталась «без царя в голове».
Историки по сей день не могут прийти к единому мнению в вопросе о том, какую же роль сыграл генерал Алексеев, начальник штаба Ставки, главный стратег России в Первой мировой войне в деле отречения последнего Романова. Думается, что здесь следует обратиться к мнению главных участников тех далеких событий. И прежде всего, к генералу Рузскому, в те дни командовавшему армиями Северного фронта.
Он оставил после себя небольшое публицистическое наследие о событиях, связанных с отречением царя-само-держца, которое впервые увидело свет в белоэмигрантской печати. Речь прежде всего идет о беседе Рузского с генералом С. Н. Вильчковским о пребывании императора Николая II в Пскове 1 и 2 марта 1917 года.
Статья была опубликована в 1922 году в журнале «Русская летопись», который издавался в Париже издательством «Русский очаг». Под публикацией, однако, стояла подпись Вильчаковского, а не самого Рузского.
«...Судьба государя и России была решена генералом Алексеевым.
Ему предстояло два решения, для исполнения которых «каждая минута могла стать роковой», как он справедливо отмечает в своей циркулярной телеграмме. (Речь идет о телеграмме Алексеева главнокомандующим фронтам по поводу отречения императора. - А. Ш.) Либо сделать «дорогую уступку» - пожертвовать государем, которому он присягал, коего он был генерал-адъютантом и ближайшим советником по ведению войны и защиты России, либо - не колеблясь, вырвать из рук самочинного временного правительства захваченные им железные дороги и подавить бунт толпы и Государственной думы.
Генерал Алексеев избрал первое решение - без борьбы сдать все самочинным правителям, будто бы для спасения армии и России. Сам изменяя присяге, он думал, что армия не изменит долгу защиты родины...»
Немалая часть офицерства обвиняла фактического военного вождя России в прямой виновности в свержении императора. Так, бывший артиллерист штабс-капитан Эраст Гиацинтов, фронтовик, кавалер трех боевых орденов писал в «Записках белого офицера»: