Через пару минут Аглая заставила себя подняться с низкого табурета, на котором сидела перед раскрытой холодной топкой, и отправилась в сарай. Смотреть на кучу кукол оказалось не так страшно, как представлялось до этого. Не выбирая, Аглая вытащила охапку соломы из первой попавшейся куклы, вышла на улицу и попыталась поджечь соломенный ком, чтобы проверить, будет ли солома гореть и есть ли смысл нести ее в избу. При ближайшем рассмотрении это оказалась не солома, а сено: сухие травяные стебли были мягче и тоньше, чем стебли злаковых культур, среди них виднелись шарики каких-то засохших цветочков, похожих на клевер. Аглая чиркнула спичкой и бросила ее в ворох сена, лежащий на земле перед входом в сарай. Спустя мгновение из травяных недр вынырнул ярко-рыжий огненный язычок и заплясал на спутанных стеблях, быстро разрастаясь. Внезапно налетел порыв ветра, раздул яркое пламя и швырнул сноп крупных искр в глубь сарая. Аглая бросилась вслед за огненным роем, чтобы предотвратить пожар, но дверь вдруг с треском захлопнулась перед ней, и она врезалась лицом в старые доски. От боли в носу будто что-то взорвалось в голове, в глазах потемнело, а ноги подкосились, и Аглая медленно опустилась на корточки, прижимая ладони к лицу.
Когда болевой шок прошел, и Аглая ворвалась в сарай, уже ничего нельзя было поделать: куча из кукол дымилась сразу во многих местах, и оттуда доносились потрескивание и протяжные звуки, похожие на жалобный писк маленьких котят. Вероятно, так «пищали» подошвы ботинок и сапог, которые коробило в огне, а может, возник эффект «поющего» пламени, вроде того, что Аглая наблюдала в школе на уроках физики, но ей казалось, что она слышит плач и крики погибающих кукол.
Холодея от ужаса, Аглая попыталась выбросить загоревшихся кукол на улицу, но густой дым быстро заполнил пространство, и больше не было видно не только кукол, но и выхода. Аглая металась в этом дыму, размахивая руками и отчаянно пытаясь разглядеть дверной проем, но либо дверь снова захлопнулась, либо Аглая находилась далеко от нее. Сразу стало не до кукол, спастись бы самой. Едкий дым выжигал глаза и душил, лишая воздуха. Но ведь это же глупо – вот так умереть, всего лишь пытаясь растопить печку! Множество людей топят печь и даже не обжигаются при этом, а она ухитрилась устроить пожар в сарае и вот-вот задохнется здесь!
– Помогите, кто-нибудь! – выкрикнула Аглая и закашлялась. По щекам заструились слезы. Крик вышел сдавленным, но даже самый пронзительный вопль вряд ли бы кто-то услышал: во-первых, поблизости, скорее всего, никого не было, а во-вторых, толстые бревенчатые стены сарая надежно сдерживали звуки.
Паника стремительно нарастала вместе с удушьем. Аглая металась внутри сарая, совершенно потеряв ориентир. Наконец она наткнулась на стену и, лихорадочно шаря руками по ее поверхности, двинулась в сторону в надежде, что рано или поздно нащупает дверь. Но время шло, а дверь почему-то все не попадалась. Аглая прошла всю стену и уткнулась в угол. Повернув, пошла дальше. Миновала один угол, другой, третий, четвертый… сколько же углов в этом сарае?! И куда подевалась проклятая дверь?!
Вдруг кто-то коснулся ее плеча. Аглая вздрогнула и оглянулась. Позади, в шаге от нее, стояла кукла-«лихоманка». Пустое лицо из мешковины обрамляли длинные травяные «волосы», с виду почти как настоящие. Они падали на грудь, обтянутую драным вязаным свитером красного цвета. Из прорех и рукавов свитера торчало сено, из-под длинной, в пол, джинсовой юбки выглядывали носки брендовых кроссовок, перепачканных землей. Стильные вещи, натянутые на комковатое тело куклы, смотрелись дико и пугающе, хотя Аглая и без того была перепугана до смерти.
Рукава, висевшие вдоль тела куклы, оттопырились со скрипом, из них вылезли ветки, похожие на куриные лапы. Позади куклы с ревом поднялось пламя, и вновь раздался протяжный писк-плач, но на этот раз Аглая расслышала в нем слова:
– Выведу-у… Выведу-у…
Руки «лихоманки» потянулись к ней, острый сучок ткнулся в запястье Аглаи.
– Выведу-у… Выведу-у…