Широты тягот

“Хворь порождается волнением, — заявлял пастор на похоронах человека, умершего от болезни. — Этот несчастный так хотел поскорее закончить строительство деревни, что его волнение взяло над ним верх. Позаботимся же о том, чтобы эта жертва не оказалась напрасной!” В результате все деревни достроили, но по ходу дела погибли две трети их будущих жителей — практически такой же процент, как среди каторжников, возводивших Сотовую тюрьму на юге.

На строительство трех убогих деревенек у каренов ушло пять лет. Под конец пастор так обессилел, что ему было уже не до придумывания имен. Две деревни унаследовали названия своих стройплощадок — Тухлые Яйца и Гнездо-из-Слюны. В третьей, последней, пастор решил провести церемонию открытия, но явились на нее только он сам, его жена и дети. “Гости не пришли”, — вздохнул он, разбивая традиционный кокос, чтобы окрестить новое место. Жалоба запомнилась. С тех пор деревню стали называть Гости-не-Пришли.

Через несколько месяцев после того, как стройка завершилась и колонисты получили долгожданную возможность вести более или менее нормальную деревенскую жизнь, жена пастора обратилась к нему, когда они легли спать в гамаках под открытым небом, в окружении звезд и комаров.

— Ты упрямец, — сказала она. — Смотрел, как твоя паства гибнет, но так и не вернулся в Бирму.

— Мне помешала любовь.

— Тебе помешала глупость. Ты глуп и упрям.

На следующий день пастор взял жену на прогулку. Они шли по тропе, петляющей под густым покровом ветвей и листьев, где даже солнце не могло навязать свою волю. За птичьими спорами и шорохом листвы под ногами пасторша различала другие звуки.

Она слышала мягкий стук капель по листвяной крыше, однако вода вниз не просачивалась — дождя не было. Над островом голубело чистое небо.

— Как такое может быть? — спросила она. — Или мне мерещится?

— Здесь живет волшебство, — ответил пастор и привлек ее ближе к себе.

Эта тропа стала называться среди переселенцев Путем Вечного Дождя.

Добравшись в Савитри-Нагар, Гириджа Прасад обнаруживает, что такого города не существует. Либо его нет, либо это единственный город в Индии, который состоит из мастерской, гостевого домика, почтовой конторы и дороги, связывающей его с тремя деревнями, — но при упоминании о нем глаза у премьер-министра всякий раз увлажняются от гордости. Увиденное вполне могло бы вывести Гириджу Прасада из себя, однако на Средних Андаманах у него нашлись причины и для того, чтобы почувствовать облегчение.

Оказалось, что здешний воздух полезен Чанде Деви. Она теперь не так бледна. Прежде она никогда не видела, чтобы куры летали выше ворон, а слоны танцевали на задних ногах, точно в цирке. Не видела, чтобы человек обращался к многоножке с отеческой нежностью. Папайи здесь на вкус как чику, а лотосы пахнут как магнолии. И сама Чанда Деви пахнет иначе. На цветочный аромат ее пота накладываются земляные запахи мужа. Это постоянный источник возбуждения, тем более что краем глаза она то и дело замечает совокупляющихся слонов или собак.[19]

Как всякий мужчина, гордый своей влюбленностью, Гириджа Прасад хочет представить жену своим самым близким друзьям — тем, что наполняют его нежностью и любопытством, призывают потратить всю жизнь на их постижение.

Он начинает с тридцати двух пещер, спрятанных на утесе, с целыми поселениями стрижей, которые строят гнезда из собственной слюны. В ограниченном мирке архипелага их колонии напоминают ему бурлящий мегаполис — шумный, грязный, возведенный на изнурительном труде, поте и плевках его обитателей. Всё ради того, чтобы беспринципные человеческие существа вторгались туда, воровали и наживались за чужой счет. Гнезда стрижей — желанный ингредиент для восточных супов. Таким образом этих птиц подталкивают к вымиранию.

Еще Гириджа Прасад ведет Чанду Деви на прогулку по тропе, известной здесь под названием Путь Вечного Дождя, — той, где под постоянный перестук дождевых капель сердце разгоняется, как муссонный ветер.

— Скажи мне, что и это иллюзия, — говорит Чанда Деви. — Скажи, что земли и материки, перемещаясь, оставляют за собой память о дождевых каплях, даже когда сами дожди уже ушли дальше.

Гириджа Прасад усмехается, хотя слова жены западают ему в душу. Что дождь может обратиться в ископаемое, да притом такое, которое только слышишь, но не видишь, — до чего интересная мысль! Она стоит того, чтобы взять ее в сны.

— Жаль тебя разочаровывать, — отвечает он. — Причина не в континентальных сдвигах. Совсем наоборот, она проста и скромна. Звуки, которые ты принимаешь за мелкий дождик, издают тысячи гусениц — они едят и испражняются одновременно, и крошечные капельки их экскрементов падают на листья внизу.

В качестве подтверждения он показывает ей упавший лист. Он весь в черных точках и дырочках, мелких, как поры. Супруги смеются.

Потом они направляются прямиком сквозь густые заросли к небольшой группе миниатюрных грязевых вулканчиков, затерянной среди деревьев и муравейников.