«О, Боже, как я хотел бы в это поверить!» — воскликнул одинокий старик. Его борода покачивалась, пока он говорил, он наклонился вперед, выдвинув вперед крючковатый нос, как будто хотел почувствовать запах реальных мыслей молодого человека. Ланни знал одну мысль, которая была постоянно у того в голове: сможет ли он когда-либо увидеть свою любимую герцогиню, единственного человека, о котором он действительно заботился в течение долгой жизни? Он хотел в это поверить, и все же не хотел так обмануться! Он хотел услышать, что Ланни верил в это, или хотя бы, что слышал это. Он не был уверен, что Ланни был честен с ним. Когда он перехитрил столько людей за три четверти века, как можно верить в чью-либо честность? Они сидели рядом друг с другом и долго смотрели в глаза друг друга. Всё это располагало к интимному разговору. «Скажите, сэр Бэзиль», — спросил молодой человек, — «у вас есть религия?» «Боюсь, что нет», — был ответ. — «Я хотел бы её иметь. Но как мог Бог разрешить то, что я видел в этом мире?»
— Бог может предоставить людей собственной судьбе.
— Бог создал их такими, какими они есть?
— Вы верите, что вы случайность?
— Мне кажется, что это самое вежливое предположение, какое я могу сделать о вселенной. Это, возможно, было юмором, но и, возможно, трагедией. Ланни догадался, что это было то и другое.
Этот разговор Робби Бэдд не прервал бы ни за какие деньги. Он слушал, смотрел и анализировал, как психолог-практик, каким на самом деле и был. Его не интересовало, где сэр Бэзиль собирается провести последующие годы, его интерес был только в том, что он собирается оставить после себя. Тот, кому Робби не нравился, сказал бы, что его мотивом была жадность. Но такого человека Робби воспринял бы с тихим презрением. У него на всё был ответ, который Ланни знал наизусть с ранних дней: Робби хотел создавать вещи, и деньги были инструментом для этого.
Для мадам Зыжински, медиума, было определено время посещения Балэнкура, так что сэр Бэзиль сможет выяснить, захочет ли «Птичка» поговорить с ним. После чего старик должно быть понял, что был не достаточно вежлив со старшим из своих гостей. Он повернулся и спросил: «Ну, мистер Бэдд, что вы делаете в эти дни?»
Это было начало разговора, за которое Робби быстро ухватился. Он ответил: «Я пришел за вашим советом, сэр Бэзиль». Хозяин сказал, что он даст его, если сможет, и Робби продолжал: «Я изучил ситуацию в мире, и на основе достоверных данных, которые я смог получить, пришёл к выводу, что индустрией будущего станет авиация. Я считаю, что она будет для следующего поколения тем, чем автомобиль является для нынешнего».
Пока Робби усердно развивал этот тезис, старик слушал и то и дело кивал. Да, это правда. Но его уже не будет здесь, чтобы увидеть то, что должно обязательно случиться. Любая страна, которая не поднимется в воздух, может сразу сдаваться до начала следующей войны. Если у мистера Бэдда есть сведения о надёжных авиационных акциях, то их надо покупать. «Это не то, что я имею в виду, сэр Бэзиль», — Робби продолжал говорить о своей мечте об идеальном месте для идеального завода. «Современные заводы, производящие самолеты, не специализированы, и их технологии основаны на небольших операциях. Я хочу применить принципы массового производства к новой работе, собирать самолеты на конвейере».
— Это для большого спроса, мистер Бэдд.
— Конечно, но если отрасль будет большой, то и спрос должен быть таким же, рано или поздно кто-то станет Генри Фордом воздуха. Он пробовал это сам, но отказался, а успех уже стал возможным.
Теперь настала очередь Ланни слушать, смотреть и анализировать. Он тоже был чем-то вроде психолога, хотя вряд ли «практика». Старый плутократ внезапно превратился в белобородого гнома, сидящего на куче сокровищ и смотрящего со страхом на каждого приближающегося к нему. Он сейчас убедился, что Робби Бэдд хотел его денег, много денег, и у него пропало всё возбуждение, которое вызвал разговор о Винни и Птичке. Здесь была опасность!
Но все-таки он не мог прекратить разговор. Посетитель говорил о прибылях и дивидендах великолепия старого времени. Командор и кавалер знал Робби Бэдда в течение тридцати лет и считал его надёжным и способным парнем. Не спекулянт, не промоутер муха-однодневка, а тот, кто вкладывают деньги в дело, чтобы самому в нём трудиться. На Генуэзской конференции, где Робби был агентом Захарова, он выступил компетентно. Позже, когда Захаров вошел в Новую Англо-аравийскую нефтяную компанию, он взял верх над Робби, но не настолько, чтобы тот глядел бы на него с презрением.