Шёлковый шнурок

— О-ой! — кричал умирающий. — Тише поезжай, пан Мартын, а не то все потроха растеряю, черт побери! Нет никаких сил терпеть… Или убей, умоляю тебя! Убей… Чтобы не маяться…

Под вечер казаки остановились на высоком берегу быстротечной Тисы на ночлег. Спыхальский поставил свой воз у самого обрыва, под развесистым кустом калины, густо усыпанным ярко-красными гроздьями.

Солнце заходило за далёкие горы, в долине постепенно сгущались вечерние сумерки.

В какой-то момент, глядя на Тису, горы и густые леса на холмах, Иваник вдруг почувствовал, что боль, мучавшая его все эти дни, исчезла и тело стало необычайно лёгким, почти невесомым.

Он холодеющими руками ощупал живот, грудь, и ему показалось, что нет у него ни живота, ни груди. Осталась одна голова, лежащая на подушке.

— Пан Мартын! — неожиданно громко крикнул он.

— Чего тебе? — испугался Спыхальский. — Что случилось?

— Помираю…

Поляк уронил торбу с овсом.

— Ты что — шутить вздумал иль сдурел, холера ясная?

— Нет, пан Мартын, я не шучу, — серьёзно ответил Иваник. — Правда, умираю. Покличь, будь добр, товарищей-побратимов. И сам не мешкай… Сказать должен кое-что перед смертью. Я долго не задержу…

В его словах и в голосе было что-то такое, что заставило Спыхальского бросить все дела и опрометью кинуться между возами.

Несколько минут спустя возле Иваника собрались все, кто его знал. Рядом с возом стояли Семён Палий, Метелица, Спыхальский, Роман.

— Спасибо, что пришли, — начал Иваник и попросил Спыхальского: — Пан Мартын, приподними мне голову повыше… Хочу посмотреть и на друзей, и на милый сердцу белый свет…

Спыхальский легко взял его на руки, а Метелица тут же взбил перины и подушки. Теперь Иванику стали видны и багровый диск солнца, садившегося за вершины гор, и серебристо блестевшие плёсы реки, и темно-зеленые еловые леса на горизонте…

— Ах, как тут хорошо и любо, — прошептал Иваник. — И помирать, братцы, ой как не хочется… — Он помолчал. Почувствовал вдруг необыкновенный прилив сил. Так бывает иной раз перед смертью — отчаянный рывок живого в борьбе за жизнь. — Сидел бы вот так и смотрел… На голубое небо, на красную калину, слушал бы, как шумит вода, подмывая крутые берега, как щебечут пташки да шелестит ветер в ветвях… Но, знать, пришёл мой час. Споткнулся мой конь — и я, его всадник бесталанный, выпал из седла. И никакая сила не поднимет меня…

Иваник умолк, сухим языком провёл по запёкшимся губам. Спыхальский подал ему воды. Он жадно глотнул и грустным взглядом обвёл товарищей, молча стоящих возле него.

Все были поражены речью Иваника. Слова его звучали ярко, проникновенно, будто говорил это не знакомый им человечек, которого, что греха таить, считали малость придурковатым, а кто-то другой…

Переведя дух, Иваник вяло махнул рукой.

— Ну, прощевайте, братья! Я счастлив, что был вместе с вами, с Арсеном, рыцарем нашим… Рад, что возвращаетесь с победой и что в ней есть и моя частица… моя кровь… Как отойду, схороните меня под этой калиной… Чтобы… как в той песне нашей поётся, помните? — Помолчав, произнес глуховато:

Будуть пташки прилiтати —
Калиноньку їcти,
Будуть вони приносити
3 України вiстi.

— Обещаем тебе, казаче, — за всех ответил Палий. — Пусть будет спокойной душа твоя!

— Спасибо… — Иваник прикрыл глаза, давая понять, что он удовлетворён вниманием товарищей, потом вдруг встрепенулся и пристально посмотрел на Спыхальского. — А все-таки жалостно мне…

— Отчего? — спросил поляк.

— Оттого, что покидаю жену и двух деток сиротами. Тяжело будет им без меня…

Он вытер ладонью слезы, катившиеся по припорошенным дорожной пылью щекам, и неожиданно для всех заявил:

— Пан Мартын, а моя Зинка, знаешь-понимаешь, того… любит тебя!..

Спыхальский вытаращил глаза.

— Пан Иван, ты что? — воскликнул он озадаченно. — Зачем наговариваешь. В такую минуту!..

На измученном лице Иваника промелькнула едва заметная улыбка.

— Я давно это знал. С первой или второй нашей встречи — ещё в Дубовой Балке. Только молчал… Разве погасишь любовь злой силой? Её можно только лечить: временем, а ещё — более сильной любовью… — И, увидев смущение Спыхальского, прибавил: — Да ты не того… Ведь и тебе она приглянулась…

Спыхальский побагровел, в замешательстве не знал, как ответить. Не перечить же умирающему… Да к тому же он правду говорит.

Все растерянно молчали.

Иваник вздохнул и совсем тихо, так, что слышали только те, кто склонился над ним, сказал:

— Ты хороший человечище, пан Мартын. Добрый. Я верю, ты не обидишь моих детей. И Зинку. Не обижай их… прошу тебя. — Потом, помолчав, выдохнул: — Прощай, белый свет! Прощай навеки…

С этими словами и умер.

Казаки сняли шапки. Метелица достал из саквы лоскут красной китайки[87] и накрыл покойнику лицо. У Спыхаль-ского дрожали усы, а в удивлённо-печальных глазах стояли слезы.

Здесь же, поблизости от воза, на крутом берегу, под калиной, выкопали глубокую яму и под залп мушкетов опустили в неё обёрнутое в белый саван лёгонькое тело Иваника…

Подарок султана

1