– Ты добился своего, – подытожил я. – Ты теперь тоже легенда. Твое имя будет рядом с моим, ты станешь символом всего, во что верил. В ближайшее время тебя будут приглашать на праздничные речи в честь выпусков из полицейской академии и интервью. Ты напишешь книгу. Ты женишься минимум от скуки, а желающих тебя осчастливить наверняка уже хватает. Но ты никогда больше никого не поймаешь. Тебе тридцать восемь лет, а ты не можешь ходить. Так что ты планируешь делать с остатком своей жизни? Оно действительно того стоило?
Не знаю, зачем я наговорил так много. Может, чтобы Тревор перестал корчить из себя невинную жертву. Когда ты бросаешь вызов монстру, ты не можешь ожидать, что он будет дуть тебе на содранные коленки. А может, все дело в том, что мне его действительно жаль.
Я не хотел, чтобы с ним случилось… вот это. Там все закрутилось слишком быстро, я ничего не планировал, он – тоже. Но он меня выследил, пришел арестовать, а я не сдаюсь в плен. Мы сцепились, когда иначе было нельзя. Я предупредил его, что не буду жалеть. Да и он меня не жалел… По сути, то, что под прессом конвейера в тот день оказался он – чистая случайность. Сорвались с подвесной лестницы мы одновременно, просто я упал рядом с машиной, а Тревор – внутрь, и он, дезориентированный, ослепленный болью, не смог вовремя выбраться.
Странно, что вообще выжил. Видимо, его начальство решило, что в истории о Гюрзе необходим живой герой, и медиков заставили вывернуться наизнанку, собирая Тревора по кусочкам.
Но он всего этого не понял… Может, поймет потом, а сейчас ему мешает гнев.
– Издеваешься надо мной? Что, уже празднуешь неожиданную победу?
– Нет. Но предложение я приму.
Тревор откинулся на спинку инвалидного кресла, смерил меня усталым взглядом. Я вполне обоснованно ждал очередной атаки. Если бы он смирился с тем, что я полезу в экспедицию, он бы покинул мою камеру. Нет, он еще надеется что-то изменить, однако меня это мало волнует. Я даже по-своему понимаю его злость: меня ожидает пусть и короткая, но яркая жизнь, а ему предстоит принять роль, которую он представлял совсем иначе и которая не способна его порадовать.
Роль демонстрационной модели федеральной полиции. Интересно, если бы он знал, что все закончится вот так, захотел бы он умереть тогда, в нашей последней битве? Я бы на его месте захотел. Но обернулось все иначе, и я позволил ему последние колкости.
– Знаешь, а может, и к лучшему, что ты сдохнешь в Секторе Фобос, – усмехнулся Тревор. – Ведь если бы тебя расстреляли на Земле, тебя могли бы похоронить рядом с Кристиной. Так что ей повезло – вряд ли она хотела бы иметь хоть что-то общее с той мразью, в которую ты превратился.
Я недооценил своего противника. Тревор все-таки не превратился в жалеющего себя калеку, он сумел ударить неожиданно и больно…
Он упомянул Кристину, а Кристину упоминать запрещено. Я не всегда убиваю лишь тех, кто не знает об этом, да и то зависит от обстоятельств. Но Тревор все прекрасно знал, он ведь действительно изучил меня для того, чтобы поймать.
Он намеренно упомянул ее… Мою единственную личную святыню.
Мою мертвую святыню.
Я захотел убить его – и я мог его убить. Сколько бы это заняло? Секунду, две? Наблюдающие за нами через камеры охранники не успели бы даже сообразить, что происходит, не то что остановить меня. К моменту, когда они вытащили бы палец из задницы, или чем там занимаются люди их уровня развития, Тревор был бы мертв.
Я хотел это сделать… не знаю, каким чудом остановился, как сумел опомниться. Может, сработали инстинкты – или Тревор чем-то выдал себя. Но до того, как нанести ему последний удар, я сообразил, что он хочет умереть.
Вот что было его планом с самого начала, вот зачем он явился в мою камеру на самом деле – а вовсе не чтобы взывать к моей совести, в которую он вряд ли верит. Тревор ведь намного умнее охранников, он знает, что оружие у меня осталось. Ему хотелось, чтобы я его убил, и он сначала заставил меня расслабиться, поверив в его истерику, ну а потом хлестнул упоминанием Кристины, когда я был меньше всего к этому готов.
Причины, в общем-то, на виду.
Первая – как раз то, что я сказал. Мы с ним всегда были похожи, потому он и поймал меня. Тревор – хищник по своей природе, гончий пес, которого спускают на потрепавшего овец волка. Но вот ему тридцать восемь, а он не может самостоятельно зад подтереть. И даром ему не упали все эти лекции перед скучающими студентами. Ему сдохнуть хочется и не видеть каждый день то, во что он превратился.
Вторая – ему хочется победить меня еще раз. Если я сейчас убью его вот так быстро и легко, я продемонстрирую его начальству, что я слишком опасен и непредсказуем. Со мной нельзя связываться, меня невозможно приручить, а значит, мои таланты не получится использовать в экспедиции. Мы с Тревором умрем практически одновременно, только он – довольный собой, а я – с чувством сожаления, которого не было все эти дни.