Шидонай-Сирота. Часть 2. Вечный Фантом

За прошедшие дни я ни разу не усомнился, что моя жизнь кончена уже потому, что для нее не осталось причин продолжаться. Кто бы мог подумать, что именно Тревор, из всех людей, притащит мне такой подарок?

Я почувствовал первые искры интереса в душе. Живого любопытства. Желания узнать, что же будет дальше, что может быть дальше… Даже не помню, когда последний раз испытывал такое.

Несложно было догадаться, почему Тревор вызвался лично поговорить со мной. Он достаточно хорошо меня изучил, чтобы сообразить: я соглашусь. Терять мне нечего, а смерть в Секторе Фобос намного интересней расстрела – это если рассматривать худший вариант. Отменить решение руководства полицейский не мог, и лучшее, чего он добился, – права поговорить со мной лично.

И вот теперь он пытался манипулировать мной, причем так примитивно… Жаль, конечно. Не ожидал, что гнев настолько затмит ему разум.

– Ты ведь доволен, не так ли? – презрительно поморщился Тревор. – Готовишься и там делать то, что делал. Столько новых жертв, замкнутое пространство…

– Лирика, – наконец соизволил заговорить я. – Сколько?

Это тоже было важно. Тревор не бесился бы так, если бы миссия стала билетом в один конец. Его бы устроило то, что я сдохну в муках где-нибудь на бескрайних просторах Сектора Фобос, желательно – перед объективом камер, чтобы вся Земля смогла насладиться моей агонией. Но он злится, да и наличие добровольцев подразумевает, что превращать станцию в общую могилу никто не собирается.

– Десять лет, – выдавил из себя Тревор. – Миссия рассчитана на десять лет. Если выживешь и хорошо себя проявишь, тебе будет даровано помилование.

Тут он окончательно утратил показное спокойствие, было видно, что его аж трясет – от злости и несправедливости произошедшего. Надо же, он действительно верит, что я могу заработать помилование… Кто бы мог подумать, что после всего случившегося он еще способен на наивность?

Я ни на миг не усомнился, что никакого помилования не будет. Слишком уж одиозной фигурой я стал, та самая общественность, которая обычно ратует за права человека, будет требовать порвать меня на части. Но даже до этого не дойдет: если я вдруг каким-то чудом переживу десять лет в Секторе Фобос, я наверняка «случайно погибну» на обратном пути. Вероятнее всего, руководство уже разработало не менее пяти сценариев этой «случайности». Я бы на их месте так и поступил.

Но сейчас это не важно, десять лет в Секторе Фобос интересуют меня куда больше, чем попытки меня убить.

– Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, откажись, – вдруг сказал Тревор. Не проорал со злостью, а как будто попросил… надо же. – Ты прекрасно знаешь, что я изучил твое дело. Я знаю, почему ты убил тех людей… Ты не был тем чудовищем, в которое превратился. Но ты наверняка понимаешь, что обратного пути для тебя нет. Тебя нужно уничтожить сейчас, иначе будет хуже…

– Нет, – равнодушно отозвался я.

Может, он и решил, что это оскорбление, но я сделал ему комплимент. Кого-то другого я вообще ответом бы не удостоил.

Увы, Тревор был не в том состоянии, чтобы это осознать. Он все-таки поддался ярости:

– Все еще оправдываешь себя? Да, ты же для каждого убийства аргументы находил! Ты людей в фарш превращал, но самодовольно разглагольствовал о том, что это были плохие люди, значит, их убивать можно!

Утрирует. Во-первых, я разглагольствовать не люблю, во-вторых, собой я тоже был не очень доволен. Я просто один раз объяснил, почему сделал то, что сделал.

– Ну а я что же? – не унимался Тревор. – Какую базу ты подогнал под то, что сотворил со мной?

Что ж, у него было право на такой вопрос – учитывая, что в мою камеру он не пришел на своих двоих, а приехал на инвалидном кресле. Хорошем, антигравитационном, полностью автономном… но кого такое волнует, если это все-таки инвалидное кресло?

Вряд ли для героя, поймавшего «самого Гюрзу», пожалели хоть каких-то ресурсов. Медицина сейчас неплохая, просто и она не всесильна. Никакое киберпротезирование не восстановит то, что разрушено слишком сильно, а то и вовсе утрачено окончательно.

Если бы Тревора могли поставить на ноги хоть как-то, это бы уже сделали. Но я ожидал чего-то подобного, мне еще при нашей последней встрече показалось, что я видел там, на площадке, фрагмент его позвоночника. Такое не заменишь стандартным протезом.

Мне следовало и дальше молчать, но я тоже не лишен слабостей. Я решил, что мой давний противник достоин ответа, врагов мы порой уважаем не меньше, чем друзей.

– Ты знал, на что шел. Ты принял мое дело не сразу. Я уже убил больше семидесяти человек. Ты знал, что я сделал и как это сделал, но все равно вызвался меня поймать.

– Я просто выполнял свою работу! – отрезал Тревор.

– Правда? Дело только в этом? Или тебе хотелось стать тем, кто все-таки остановит Гюрзу – маньяка, который много лет творил что хотел?

Тут уже он унял праведный гнев, отвел взгляд. Беда хороших людей в том, что совесть делает их слишком очевидными. Тщеславие сыграло в его решении не последнюю роль, и Тревор признавал это.