Следующие три станции являли такой же спектакль, как и тот, что мы попытались описать, с той лишь разницей, что чем дальше, тем все более буйными становились лошади, а люди — все бледнее, и одежда на них все больше напоминала лохмотья.
На последней остановке, когда свет фонарей экипажа уже едва был виден и ни у конюха, ни у почтаря не оказалось свечей, чтобы заново зажечь их, двоим путешественникам пришлось вооружиться факелами.
Они выехали с такой же неистовой быстротой: до Террачины оставалось два с половиной лье пути.
Внезапно в том месте, где земля, до сих пор ровная, начала уходить в горы, молодые люди различили какие-то тени, которые, перепрыгнув через канаву, появились на дороге.
— Faccia in terrai[121] — раздался крик.
А так как оба привстали, сверкнул выстрел, и пуля, пройдя между ними, вонзилась в стенку экипажа; тот из путешественников, который отказывался назваться, даже не вскинув карабин на плечо, словно стрелял из пистолета, ответил выстрелом на выстрел.
Раздался пронзительный крик, и послышался шум падающего тела…
Сейчас же оба путешественника бросили свои факелы перед собой на десять шагов, так что они осветили путь, и при этом свете можно было различить четыре или пять человек, метавшихся и останавливающих экипаж, а один даже повис на поводьях.
— Отпусти лошадь, каналья! — закричал ему Мане. И выстрелом из пистолета уложил разбойника рядом с его товарищем.
Тотчас же раздались три выстрела: одна из пуль сбила меховую шапку с головы Мане, а вторая едва задела плечо его товарища. Но тот вторым выстрелом из карабина уложил на землю третьего разбойника. Остальные уже и не помышляли ни о чем кроме бегства, но двое выскочили из экипажа, держа в руке каждый по пистолету. К несчастью для разбойников, занимался рассвет, а молодые люди в быстроте бега могли состязаться с самой Аталантой[122].
Мане, преследуя одного из разбойников, во второй раз выстрелил в него; тот оступился и попытался вытащить из-за пояса кинжал, но, прежде чем преуспел в этом, почувствовал на своей груди острие сабли Мане. Разбойник, которого преследовал второй путешественник, чувствуя, что его догоняют, достал из-за пояса пистолет, обернулся и выстрелил, — но пистолет дал осечку. И тут же почувствовал, как пальцы преследователя железной хваткой вцепились в его горло, а к виску приставлен холодный ствол пистолета.
— Я мог бы убить тебя, — сказал ему путешественник, — но мне доставит удовольствие выставить тебя на обозрение, как медведя в наморднике, перед теми, кто еще считает разбойников храбрыми. Пошли, друг Мане, и пощекотите-ка кончиком вашей сабли всех этих фасьятеров, чтобы они помогли нам связать руки этим бездельникам.
При этих словах почтарь и двое всадников, которые скакали по обеим сторонам экипажа, поняв слова как приказ, спрыгнули с лошадей и упали перед ними на землю, но только почувствовали на своих спинах саблю Мане, как проворно вскочили, спрашивая при этом:
— Что угодно сеньорам?
— Веревки, — ответил Мане. — И скрутите-ка покрепче этих молодцов.
Они повиновались; двоих разбойников сунули в экипаж; собрали карабины и пистолеты, которые после произведенных из них выстрелов путешественники побросали на землю, — теперь их вновь зарядили, опасаясь нового нападения. Двое путешественников пошли пешком по обеим сторонам своего экипажа, оставив на главной дороге три трупа.
— Ах, черт возьми, мой дорогой друг, — сказал Мане, взяв в руку воду и поднимая фуражку своего товарища, — вы просили меня быть вашим крестным отцом, — я думаю настал тот момент, когда можно приступить к обряду крещения. Во имя Баярда, кавалера Ассаса и маршала Тюренна я крещу вас и нарекаю именем Лев. Вы, черт возьми, заслужили это имя. Граф Лев, обнимите своего крестного!
Граф Лев со смехом обнял своего крестного отца, и оба пешком направились в сторону Террачины, конвоируя своих пленников, связанных в экипаже, и конвоируемые в свою очередь двумя верховыми почтарями, которые все еще бледнели π трепетали от страха.
CIV
ФРА ДИАВОЛО
Незадолго до белевшего Анксура, как называл его Вергилий[123], или пыльной Террачины, как мы привыкли менее поэтично его называть, располагался французский сторожевой пост, охранявший границу римской области.
Наших путешественников сейчас же обступили со всех сторон, поскольку в них с первого взгляда признали французов; их соотечественники, увидев их идущими пешком, поначалу полагали, что экипаж пуст. Загадка разрешилась, когда из экипажа вынули связанных пленников, любопытные сразу их окружили.
— Отлично, — сказал сержант, командовавший постом, — вот это я понимаю, дичь. Господин офицер, препроводите их в Неаполь, эти господа окажутся там в хорошей компании себе подобных.
Молодые люди достигли Террачины и остановились в «Отеле де ля Пост».
Перед воротами прогуливался офицер. Мане к нему подошел.
— Капитан, — обратился он к офицеру, — я — капитан Мане, адъютант великого герцога Бергского, генерала[124] Мюрата.
— Могу ли я чем-нибудь быть полезен для вас, дорогой друг? — спросил офицер.