Шестой уровень

   —  Скажи, а бабы тут у вас на корабле есть? Чего-то я тут ни одной бабы не видел. — Кирюха обсосал индюшачью косточку и, бросив ее на тарелку, открыл банку пива. — Ну чего ты молчишь, чернявенький? Ну хоть слово скажи. Пива хочешь? Или на посту нельзя?

   Здоровенный, под два метра ростом, афроамериканец в полевой форме и с пистолетом на поясе стоял у двери и глупо улыбался, кивая каждому Кирюхиному слову.

   —  А позволь спросить, чего ты все время лыбишься? — Кирюха отпил пива и закурил, откинувшись на кровати. — Тебе так смешно смотреть на раненого русского моряка? Да как тебе не стыдно, ты же тоже пролетарий, как и я. Разве твоих предков всю жизнь не угнетали? Разве не горбатились они на плантатора за маисовую лепешку? Афроамериканец опять закивал.

   —  Ну вот видишь, — обрадовался Кирюха. — А где же тогда твоя солидарность? Или это ты у япошек вежливости нахватался? Они. тоже все время лыбятся. Нам даже полицейские улыбались приветливо, когда руки крутили.

Охранник опять кивнул.

— Ну вот видишь. — Кирюха вздохнул, - Негр, а ведешь себя, как какой-то япошка. Нехорошо.

   Болтал Кирюха просто так, от нечего делать. Все равно заняться было нечем. В тот же день, как только остальные драпанули, ему выставили охрану. Один стражник в комнате, второй снаружи. Три раза в день приходил врач осматривать ногу, четыре раза в день кормили. Кормили сытно, вкусно, как на убой.

И все.

   Два раза приходил какой-то хмырь, пытался допрашивать на каком-то жутко правильном русском языке, да так и ушел ни с чем.

   —  Слушай, а тебя как зовут? — спросил Кирюха. — Зовут как? Сэм? Том? Джон?

Афроамериканец продолжал улыбаться.

   — Меня, — он ткнул пальцем в грудь, — меня зовут Кирюха. Кирюха. Как это по-вашему. Кир?

   — Oh! Understand! — радостно закивал охранник. — Your name is Kirill. Yes, may be Kir.

   — Да-да, май нейм, — облегченно вздохнул Кирюха. — А твой нейм как? Ты. Как тебя мамка в детстве называла? — Он ткнул пальцем охраннику в грудь.

— My name is Peter.

   — Петя, значит. Ну будем знакомы, сержант. — Кирюха с трудом поднялся в кровати и протянул Питеру руку. — Давай пять!

   Но Питер вдруг перестал улыбаться, и его рука недвусмысленно легла на кобуру с пистолетом.

   —  Все, понял. Дальше можешь не продолжать. — Кирюха вздохнул и снова лег. — Как говорил один умный человек, рукопожатия отменяются. Только ты, товарищ угнетенный негр, учти — я от вас все равно убегу. Сашка с братвой вам задницу хорошо надрали. Так ты что ж думаешь, что я не смогу? Да как два пальца об асфальт. Афроамериканец опять заулыбался и закивал.

   —  Смейся, смейся. — Кирюха вдруг запел. — Смейся паяц над разбитой любовью... А еще хотел тебя спросить — ты артистку Алферову знаешь? Ирина. Краси-ивая... Не знаешь, ясно. Куда уж вам. У вас таких нет.

   Убежать было трудно. Было даже, можно сказать, почти невозможно. Но оставаться здесь Кирюхе все равно было нельзя. Потому что наши за него никакого выкупа платить не будут и обменов никаких тоже устраивать не будут. Сразу ведь предупредили — чуть что, мы вас не знаем и знать не хотим. Выкручивайтесь сами. А лучше не попадайтесь.

  А Кирюха вот попался. И теперь должен выкручиваться сам. Потому что американцы его тоже просто так не отпустят. Как поймут, что ничего из него вытащить не удастся, так он для них станет просто костью в горле. Если отпустить — растрезвонит всей международной общественности о зверствах американской военщины. А держать просто так тоже без толку. Поэтому он или утонет в пьяном виде, или на машине разобьется. Ну, в лучшем случае закончит жизнь в одиночной камере окружной тюрьмы какого-нибудь штата.

   Поэтому надо бежать. Надо бежать во что бы то ни стало. Через «не могу».

   Но как? Можно вырубить этого улыбчивого Петю и выбраться из каюты. Если уж очень повезет и удастся вырубить охранника в коридоре, то, может быть, удастся выбраться на верхнюю палубу. Если уж случится такое чудо и его никто не остановит, можно будет со своей больной ногой сигануть за борт.

   И вот она, свобода. Плыви, Кирюха, на все четыре стороны. Пока не потонешь.

   —  Нет, братки, я у вас точно загостился. Пора и честь знать. Буду я, Петя, мазать лыжи.

   Петя улыбался и кивал. Улыбался и кивал. Улыбался и кивал...

* * *

   Это случилось через два дня. Возможность — лучше не придумаешь. Это Кирюха понял, когда Питер пришел охранять его не только с пистолетом, но и с наручниками.

   —  Что, делегация у вас какая-нибудь? Или в порт приплыли? — поинтересовался Кирюха, когда наручники защелкивали на его запястьях. — Боишься, Петя, что в твою вахту убегу? Ну, в общем, правильно боишься. Я убегу, Петя.

Застегнув наручники за спиной, Питер отошел на свое привычное место.

   Кирюха уже вставал. С трудом, но ходил. Поэтому теперь гулял по больничной каюте, чтобы разработать больную ногу побыстрее.

   Сквозь маленький иллюминатор ничего нельзя было разглядеть, кроме кусочка голубого неба и клочка воды. Да и не стоило всматриваться внимательно, чтобы не заставлять волноваться охрану.