Каиафа ненавидяще сверкнул глазами в мою сторону, но, поняв, что добиться от меня он всё равно ничего не сможет, резко развернулся на месте и ушёл, даже не попрощавшись. Я хотел вернуться в покои жены и продолжить ужин, но беседа с первосвященником вызвала у меня некоторое беспокойство. На звук серебряного колокольчика в мой кабинет тут же вошёл дежуривший у дверей охранник.
– Найди Савла!
Получив приказ, легионер слегка поклонился и вышел. Ждать долго не пришлось. Мой помощник явился весьма скоро. Я кратко пересказал ему суть своего разговора с первосвященником и попросил подобрать несколько толковых легионеров, дабы они понаблюдали сегодняшней ночью за местом погребения казнённого проповедника.
– Не нравится мне этот главный жрец! Опять, наверно, удумал что-нибудь эдакое и теперь хочет нашими руками обделать свои хитрые делишки! Савл, обязательно скажи легионерам, пусть скрытно смотрят, тайно, чтобы их никто не видел, но чтоб они примечали бы и слышали всё и всех. Да, и несколько человек к дому первосвященника, также пускай подежурят там. С Каиафы и его слуг, особенно с Малха, глаз не спускать! – напутствовал я своего помощника, который, не говоря ни слова, понимающе кивал.
Так за решением новых проблем, возникших совершенно внезапно после беседы с первосвященником Каиафой, время незаметно приближалось к вечеру, которым заканчивалась пятница месяца нисана 14-го дня 3799 года по иудейскому летоисчислению.
День заканчивался. Близился вечер. Солнце неумолимо скатывалось за горизонт. Жители Иерусалима готовились к празднику. Они благочестивым жестом воздевали свои руку к небу в ожидании приближающейся пасхи. Западная сторона небосклона ещё была окрашена отблесками уходившего на покой дневного светила, а на востоке уже начинала подниматься полная луна – священный символ наступавшего религиозного торжества. С Иерусалимского холма, на котором стоял Храм, раздался протяжный звук медной трубы. Этим сигналом главный жрец священного города оповещал правоверных иудеев о наступлении субботы. Жизнь текла своим чередом, обычным и установленным раз и навсегда порядком. Но вдруг случилось то, чего никто не ждал. Неожиданно жители Иерусалима с ужасом увидели, как на яркий, светло-жёлтый лик полной луны наплыла кровавая тень – вестник скорби, печали и несчастий, – закрыв собой, казалось, навечно диск ночного светила. Словно пораженные ударом молнии люди замерли, остолбенели, застыли возле своих домов, вопрошая друг друга, что же означает сие страшное знамение, и каким таким проступком они прогневили Бога, пославшего им столь грозное своё предупреждение. Жуткий страх охватил горожан, ибо вспомнились им заветы стариков и древние пророчества, в которых сказывалось, что затмения такие ниспосылались и прежде, но крайне редко, и служили они свидетельством того, что в этот день умер царь, либо уже случилось какое-то страшное несчастье, либо ещё случится. Тем временем луна, покрытая зловещей кроваво-красной тенью, застыла над Иерусалимом, над Храмом, над всей Иудеей. Взор людей непроизвольно обратился на Лысую гору, возвышавшуюся в окрестностях города. На фоне безоблачного вечернего неба одиноко и жутко, видимые из любой точки Иерусалима, стояли три креста. Тела казнённых уже сняли с них, и предавали земле. Скала в этот миг была пуста, и только печаль безмолвствовала над ней.
– А если это небо скорбит потому, что умер Иисус, как невинная жертва? Вдруг этот распятый проповедник, который не сопротивлялся и не хотел бороться за свою жизнь, на самом деле был Богом? Ведь наши оракулы говорят, что луна краснеет только от пролитой крови невинно убитого царя! Много ли приходилось тебе, Понтий, видеть распятых людей, на смерть которых со скорбью взирало бы само небо? – прозвучал за моей спиной тихий голос, проникновенно сказавший слова, то ли успокаивающие меня, то ли осуждающие. Я вздрогнул и мгновенно обернулся. Позади меня в чёрных одеждах стояла Клавдия, моя жена.
Глава шестая ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА