ШЕСТОЙ ДОЗОР

— Они важны, даже если ты сам этого не понял, — сказала Ева. — Но пустое. Что ты хотел спросить у меня?

— Я хотел спросить о тех, кто напал на нас. И о пророчестве, которое обещает всеобщую смерть.

— Понимаю. — Ева кивнула. — Но это серьезные вопросы, и они требуют настоящей цены.

— Какой? — Я спросил, зная ответ.

— Настоящая цена — всегда одна, дозорный. Кровь.

Мне очень не хотелось этого говорить, тем более — при Кеше. Но я думал об этом полдня. Я вообще-то довольно догадлив, когда начинают гореть ботинки — обычно догадываюсь посмотреть вниз.

— Я выдам тебе разрешения, — сказал я.

— Какие? — поинтересовалась Ева.

— На кормление.

Ева развела руками.

— Разрешения? Мне? Антон, у меня лежит ворох этих разрешений. Некоторые еще на бересте, а некоторые — на глиняных табличках. Но в конце концов, если уж я захочу кого-то выпить — неужели ты думаешь, что ваши дозорные схватят меня? Вы за новообращенными вампирами охотитесь неделями и не всех в итоге ловите.

Я молчал. Она была права — и я это прекрасно понимал.

— А если я захочу чего-нибудь интересненького? — неожиданно спросила Ева. — Выпить беременную женщину? Трехлетнего ребенка? Знаменитость, писателя или музыканта, которые сеют разумное, доброе, вечное… Я же знаю, что таких вы из вампирской лотереи вынимаете…

— Не вынимаем, — твердо сказал я.

Ева рассмеялась.

— И все-таки? Выдашь разрешение? На одной чаше весов — гибель всего человечества. Иных, людей, зверей…

— Спасибо за информацию, — сказал я. — Про зверей я не был в курсе.

Некоторое время мы смотрели друг на друга. Но моя жалкая попытка вывести Еву из себя не увенчалась успехом. Напротив — она вдруг посмотрела на меня с сочувствием.

— Не ерзай, дозорный. А то прямо слышу, как у тебя шаблоны рвутся. Мне неинтересна кровь детей и матерей, да и ваших музыкантов-писателей тоже… После Достоевского у всех кровь как-то жидковата…

Страница 10 из 10

— Какие литературоведческие изыски, — огрызнулся я.

— То, что я мертва, и то, что я питаюсь человеческой кровью, не значит, что я не могу восхищаться настоящей литературой, — ответила Ева. — Читала и модных, и талантливых. Нет, Антон. Расслабься, не нужны мне твои индульгенции, можешь их в рамочку и на стенку.

— Тогда что тебе нужно? — спросил я.

— Кровь. Но я давно уже не пью все подряд, я коллекционирую интересные крови, Антон.

— Говори.

— Кровь Высшего Светлого — за ответ на любой вопрос.

— А ты уверена, что сможешь ответить? — спросил я.

— Уверена.

— Сколько крови тебе надо? — спросил я.

— Дядя Антон! — воскликнул Кеша. — Не соглашайтесь! Что вы делаете!

— Молчи, — сказал я. — И запоминай. Ты свидетель.

Кеша попытался вскочить, снова сел. У него задрожали губы. Он переводил взгляд с меня на Еву.

— Не мешай ему, мальчик, — сказала Ева. — Тут нет никакого насилия, все по доброй воле… Я не собираюсь выпивать тебя досуха, Антон. И обращать не намерена… Тем более что в случае Иного — это очень, очень трудно, а в случае со Светлым и Высшим — практически невозможно. Я не убийца. — Она лукаво улыбнулась, ее глаза блеснули, как живые. — Не просто убийца. Я — коллекционер.

— Сколько? — повторил я.

— Глоток-два. Не больше трех, если вдруг понравится.

— Пей, — сказал я, засучивая рукав.

— Нет-нет! — возмутилась Ева. — Это профанация. Я не перекусить на скорую руку зашла, извини за дурной каламбур. Либо шея, либо бедренная артерия. Не будем смущать мальчика, верно? Шея.

— Соси давай, — сказал я. — Я тебя позвал не разговоры разговаривать.

— Ах, Антон, Антон! — Ева снова засмеялась. — Как же ты мне нравишься! Вся эта чудесная бравада, грубость, завуалированные пошлости…

Она встала и подошла ко мне, я тоже встал. Почувствовал ее запах — одновременно свежий и сладкий, пьянящий. Глаза Евы блестели, на губах играла легкая полуулыбка. Сейчас она казалась по-настоящему красивой.

— Вижу, ты давно не ела, — сказал я. — Феромоновые железы полны.

— Если бы я захотела, — прошептала Ева, — ко мне сбежались бы все мужчины этого дома. А мальчик потерял бы сознание от вожделения… Не хочешь меня поцеловать?

— Хочу, — сказал я. — Но я знаю, что буду целовать на самом деле, поэтому воздержусь.

— Мое дело предложить, — промурлыкала она и плавным движением положила голову мне на плечо.

Шею кольнуло. Кеша тихо вскрикнул.

— Не отворачивайся, — сказал я. — Считай вслух. При каждом сосательном движении у нее будет набухать на горле мышечный мешок.

Шея слегка онемела. Боли больше не было.

— Раз, — сказал Кеша.

Ева подняла руку и погладила меня по голове.

Никаких ощущений не было. Никакой боли. Никакой слабости. Просто стоит женщина… привлекательная… склонила голову мне на плечо… И пьет мою кровь.

— Два, — сказал Кеша страдальческим голосом.

Столь же ровным, грациозным движением Ева выпрямилась. Облизнула длинным розовым языком рот. Вытерла тыльной стороной ладони остатки крови с губ.

— Кеша, дай салфетку, — сказал я, протягивая руку. Кеша вскочил, чуть не опрокинув стул, подал мне смятый пук салфеток — веселеньких, разноцветных, с изображением хохочущего Санта-Клауса. Я прижал салфетки к шее.