Шестнадцать деревьев Соммы

Кому же, собственно, принадлежит этот грецкий орех? Моей семье во Франции, поколения которой ухаживали за лесом, или Дункану Уинтерфинчу, который и сражался за эти деревья, и заплатил за право их срубить? С ходом ночи на этот вопрос становилось все труднее ответить. Потому что, показав мне западный флигель Квэркус-Холла, Гвен хлопнула в ладоши и сказала:

– Хватит уже валять дурака. Да, студентка из меня никудышная. Но все-таки четыре года обучения в Эдинбургской школе экономики подготовили меня к тому, чтобы разобраться в деловом архиве. Однако прежде чем начать в нем копаться, я хочу получить ответ на один вопрос.

– Понимаю: на чем мы сойдемся? – отозвался я.

– Именно. Эйнар дедушку надул, и от этого никуда не денешься.

– Ну, это нам неизвестно, – сказал я. – Мы ведь так и не знаем, что он ставил в вину твоему дедушке.

Гвендолин отошла к окну.

– Эдуард, – сказала она, не поворачиваясь ко мне. – Мы можем достичь цели, только ничего не скрывая друг от друга. Если мы найдем орех, то поделим его пополам. К тому же, возможно, ты узнаешь правду о том, что случилось в семьдесят первом.

Она снова повела меня нескончаемыми коридорами и открыла ключом стальную дверь. За ней оказалась лестница, ведущая вниз. Воздух в подземелье был сырым и тяжелым. Вскоре мы оказались в зале размером со всю Саксюмскую сельскую библиотеку. Там повсюду стояли архивные папки и покоробившиеся скоросшиватели.

– Архив сделок общества «Уинтерфинч» до тысяча девятьсот сорок седьмого года, – сказала Гвен. – Плюс весь дедушкин личный архив. Увы, теперь он в некотором беспорядке…

На полу валялась сломанная приставная лестница. В одном углу стеллаж завалился, и кучка бумаг из него перекочевала в лужу, образовавшуюся после давней протечки. Половина лампочек перегорели, но тем не менее можно было видеть, как количество папок служит барометром роста и упадка акционерного общества «Уинтерфинч». Чтобы охватить период с 1899 по 1906 год, потребовался целый стеллаж. В двадцатых годах торговля пришла в упадок, затем настал новый период расцвета, а в 1940 году – новый упадок. Послевоенное время, когда бразды правления перешли к матери Гвен, перенесшей основной офис в Эдинбург, помещалось в нескольких отдельных папках.

– Помоги, – сказала девушка, придвигая скособоченную стремянку. – Подержи, я влезу вон туда, – она показала на верхние полки. – Это его старый личный архив.

Часом позже Гвен воскликнула:

– Ага, вот! Медицинская справка с войны.

И она спустилась на пол.

Бланк был тоненьким и хрупким, точки напечатанного на машинке текста пробили бумагу насквозь.

«На позиции 324 Тьепваль/Отюй подразделение подверглось газовой атаке. Вероятно, цианид или мышьяк, симптомы нетипичные (дезориентация, строптивость). Почти все солдаты и офицеры покинули расположение войск, или же потеряли сознание. 47 солдат убиты или ранены пулеметным огнем. 32 утонули в воронках от бомб. Капитан Уинтерфинч обнаружен на Спейсайд-авеню возле Анкра несущим свою оторванную руку».

– Что за Спейсайд-авеню? – спросил я.

Опустившись на колени, Гвен проглядела один документ, потом взяла следующий, а потом вернулась к предыдущему и прочитала его внимательнее.

– Проходам к линии фронта и окопам давались названия, как улицам, – рассеянно откликнулась она. – Чтобы управлять передвижениями по ним. Тысячам солдат требовалось найти дорогу на позиции.

И протянула мне еще одну справку.

«Левая рука оторвана между плечом и локтем. Руку принес сам и отказывался отдать. Остатки ампутированы военврачом».

Мы стали искать дальше. Вскоре Гвен попалась грязная и порванная военная карта осени 1916 года. В ее руках карта развернулась, и я вздрогнул, потому что вот так же в свое время развернулся передо мной томик «События года: 1971».

Река Анкр. Деревня Отюй. Заштрихованный участок на берегу реки. Лес Дэро. Четко обрисованы каждая возвышенность, каждая излучина реки, тропинки и поля. Пути продвижения, позиции неприятеля и санитарные пункты. Трасса под названием Спейсайд-авеню. Условные знаки и стрелки, нанесенные карандашом. Вероятно, их чертил капитан Уинтерфинч, пока ему не оторвало руку.

Там находилась позиция 324, на которой они сумели удержаться при помощи пулеметного огня. Где росли шестнадцать ореховых деревьев.

Постепенно война словно стерлась с карты, а моему взору открылась местность. Такая, какой она была без позиций артиллерии, в шестнадцатом веке, когда проросли ореховые деревья, и в 1971 году, когда туда приехали мои родители.