– Я буду прям, мистер Холмс, – заявил он. – Деньги для меня в этом деле не имеют значения. Если нужно делать из них факелы, чтобы осветить путь в тумане, – пожалуйста. Девушка невиновна, и я готов на все ради ее спасения. Вся моя надежда на вас. Назовите сумму вашего гонорара.
Лицо Холмса стало холоднее обычного.
– У меня постоянная ставка, – сказал он. – Бывают, правда, случаи, когда я ничего не беру.
– А слава? В случае удачи ваши портреты будут на первых полосах всех английских и американских газет. О вас долго будут говорить и в Старом и в Новом Свете.
– Должен вам заметить, мистер Гибсон, что я не любитель всей этой суеты и предпочитаю выступать инкогнито. А к вашей задаче у меня чисто спортивный интерес. Не будем же тратить время зря и пересмотрим заново факты.
– Но основные факты вы, безусловно, знаете из газет. Ума не приложу, что бы еще я мог добавить. Впрочем, я здесь для того, чтобы ответить на ваши вопросы. Я вам уже писал, что полностью нахожусь в вашем распоряжении.
– Пока я хочу задать вам только один вопрос.
– Какой?
– Каковы ваши подлинные отношения с мисс Данбар?
Золотой Король почти подскочил на стуле, но взял себя в руки.
– Допускаю, что я дал вам право задавать такие вопросы, мистер Холмс, а может быть, это даже ваша обязанность?
– Будем считать, что так, – обронил Холмс.
– Тогда я отвечаю вам официально, что это чисто деловые отношения между хозяином и наемной служащей. Они никогда не выходили за эти рамки. Я даже никогда не разговаривал и не виделся с мисс Данбар иначе, как в присутствии детей, ее воспитанников.
Холмс встал и выпрямился.
– Мистер Гибсон, – сказал он, – мне дорого мое время, и я никогда не трачу его на пустые разговоры. Будьте здоровы.
Собеседник тоже встал. Он был много выше Холмса и склонился над ним, как Пизанская башня. Из-под густых нависших бровей вылетели маленькие молнии гнева, а на желтоватых впалых щеках появились пятна румянца.
– Черт побери, мистер Холмс, вы что – отказываетесь от дела?
– Да, отказываюсь, мистер Гибсон. Если не от дела, то, во всяком случае, от клиента. Надеюсь, вы поняли?
– Не совсем. Я не понял, в чем дело? Цену вы себе набиваете или боитесь не справиться и попортить свою репутацию? А может, еще что-нибудь? Я плачу и вправе требовать объяснений.
– Ну что ж, – сказал Холмс, – я вам объясню понятнее. Во-первых, дело и так бесконечно запутано, и дополнительные ложные сведения могут только...
– Вы хотите сказать, что я лгу?
– Я старался довести это до вас как можно более вежливо, но вы сами сформулировали иначе. Я не возражаю.
Я вскочил со стула и стал рядом с Холмсом, над головой которого любезный собеседник занес свой внушительный кулак. На скулах Гибсона играли твердые желваки.
Но Холмс только улыбнулся и взялся за трубку.
– Успокойтесь, мистер Гибсон. После завтрака люди становятся необычайно вспыльчивы. Моцион на свежем воздухе и спокойные размышления в этом случае необычайно полезны.
Нелегко было Гибсону совладать со своим гневом. У меня вызвало невольное восхищение то, как он мгновенным усилием воли подавил приступ бешенства. Спокойным и высокомерным тоном он сказал:
– Вам, мистер Холмс, конечно, виднее, как вести свои дела. Не собираюсь принуждать вас браться за это расследование, если вы этого не хотите. Но предупреждаю: вам это может дорого обойтись. Я подчинял людей и покрепче вас. Никто из вставших мне поперек дороги не выходил победителем.
– Я не раз такое слышал, но пока жив и здоров, – в голосе Холмса звучала ирония. – Прощайте, мистер Гибсон. Желаю вам всего лучшего. Жизнь без конца преподносит нам свои уроки.
Дверь за Золотым Королем захлопнулась с такой силой, что, казалось, весь дом вздрогнул. Затем наступила полная тишина. Холмс, раскурив свою трубку, невозмутимо разглядывал потолок.
– Как вам это все показалось, Ватсон? – вымолвил он наконец.
– По-моему, он сметет любое препятствие у себя на пути, а жена именно таким препятствием и была, если верить Бейтсу... И когда я все это сопоставил, то подумал, что...
– Я тоже.
– А что же было между ним и гувернанткой, и откуда вы об этом узнали?
– Я просто захватил его врасплох, Ватсон. Вы же читали его письмо. Когда я сопоставил его удивительно неофициальный, страстный тон со сдержанностью и властностью его облика, я понял, что обвиняемая для него отнюдь не только жертва судебной ошибки. Нет, его чувства к ней гораздо глубже. Но нам и шагу не сделать, если мы не будем знать истинных отношений в этом треугольнике. Вы видели, как невозмутимо он воспринял мою лобовую атаку. И тогда я дал понять, будто мне все известно. Это-то и повергло его в растерянность. А ведь на самом деле у меня были только подозрения.
– Вы думаете, он еще вернется?
– Конечно, вернется. У него нет выбора. Не бросит же он это дело. А, вот и он. Слышите, звонок? А теперь шаги на лестнице. Вот и вы, мистер Гибсон. Я как раз говорил доктору Ватсону, что вы запаздываете.