Шеридан

Игра у Олмака, куда перенесли свои сборища картежники, собиравшиеся ранее у Уайта, представляла собой картину, достойную заката империи. Игроки ставили на кон по 50 фунтов — столбик золотых, а всего на карточном столе обычно лежало тысяч на десять денег звонкой монетой. Поражали своим своеобразием манеры и даже одеяния игроков. Усаживаясь за карты, они первым делом снимали с себя расшитые камзолы и облачались в грубошерстные кафтаны, причем иные надевали их — для везения — вывернутыми наизнанку. Затем, чтобы не помять гофрированные кружевные манжеты, они натягивали на руки кожаные нарукавники (подобные тем, которыми пользовались слуги при чистке ножей), а на голову надевали высокие и широкополые соломенные шляпы, украшенные цветами и лентами, чтобы ни резкий свет, ни падающие на глаза волосы не отвлекали их от игры. Играя в «пятнадцать», картежники к тому же надевали маски из опасения, как бы противники не разгадали их мысли по выражению лица. Рядом с каждым из игроков стоял аккуратный столик с высокими бортами, предназначаемый для чая и для монет, которые стопками складывались в специальную деревянную чашу с позолоченным ободком. Проигравшиеся занимали огромные суммы денег у евреев-ростовщиков под чудовищные проценты. Чарлз Фокс называл прихожую, в которой эти ростовщики дожидались, когда он встанет ото сна и выйдет к ним, своей иерусалимской палатой. Это он, Фокс, утверждал, что ничто другое в жизни — кроме, конечно, выигрыша — не доставляет такого большого удовольствия, как проигрыш. О его невезении в игре ходили легенды, а Уолпол иронически вопрошал, что же, интересно, будет делать Фокс, после того как промотает поместья своих друзей.

«Чу! Битвы гром. В бою сошлись полки.
На модников войной идут ростовщики.
 Вот щеголей, галдя, теснит евреев рать,
Уж Фокса взяли в плен и тянут обрезать».

Увы, Фокс оказался в лапах ростовщиков задолго до того, как, покинув свет, он поселился в сельской тиши местечка Сент-Энн, где мирно наслаждался красотой роз и просодических стихов и где Фицпатрик нашел его сидящим на копне сена с открытой книгой в руке и задумчиво наблюдающим, как сойки таскают его вишни.

С этим самым Фицпатриком Фокс, засев у Брукса за карты, сражался с десяти вечера до шести вечера следующего дня, причем у их столика неотступно находился официант, подсказывавший, кому сдавать, когда на партнеров наваливалась дремота.

Здесь, у Брукса, не играли, а священнодействовали, и разговоры не поощрялись. Сэр Филипп Фрэнсис, награжденный по ходатайству Фокса орденом Бани, появился у Брукса при новой орденской ленте.

«Итак, вот каким образом вознаградили наконец вас за все, — заметил Роджер Уилбрахэм, подходя к столу, за которым шла игра в вист. — Вам повесили на шею красную ленточку, и вы уже счастливы, не правда ли? Интересно, что дадут мне? Как вы думаете, сэр Филипп, что получу я?» «Веревку на шею, и катитесь к черту!» — взревел выведенный из себя игрок.

Из-за крупных проигрышей многие кончали жизнь самоубийством. В 1755 году именно по этой причине пустил в себя пулю из пистолета лорд Маунтфорд. Просадив в карты огромные деньги и страшась нищеты, его светлость обратился к герцогу Ньюкаслскому с просьбой выхлопотать для него должность губернатора Виргинии или чего-нибудь в этом роде. В глубине души он решил поставить на карту жизнь: все будет зависеть от ответа герцога. Узнав, что в просьбе ему отказано, лорд Маунтфорд посоветовался с друзьями насчет того, каким способом легче всего уйти из этого мира. Вечером под Новый год лорд Маунтфорд поужинал в кофейне Уайта, после чего до глубокой ночи играл в вист. Назавтра он послал за адвокатом и тремя свидетелями, в присутствии которых составил завещание. После того как завещание трижды зачитали вслух пункт за пунктом, лорд спросил, будет ли оно действительно в случае, если он лишит себя жизни. Получив заверение, что и в этом случае завещание сохранит законную силу, он вежливо извинился перед присутствующими за то, что вынужден покинуть их, и, выйдя в соседнюю комнату, тихо покончил с собой — никто даже не услышал звука выстрела.