И так далее и так далее с полным триумфом. Перед глазами зрителей злословие являет свои облики, начиная от безобидной бабочки и кончая жалящей осой. Тут и клеветники по призванию вроде миссис Кэндэр, которые губят репутации просто так, чтобы убить время, и негодяи, превратившие клевету в выгодную профессию. Отдельные недоброжелатели вносят нотки диссонанса в громкие крики одобрения.
Так, известный остроумец Джекилл вопрошает: «Когда же все эти люди на сцене кончат говорить? Пора бы начать спектакль!» Ученый-филолог Уортон выражает недовольство по поводу наличия эпизодических персонажей, не связанных с сюжетом. Но веселье в зале с каждой сценой неудержимо нарастает. Журналист Рейнолдс, проходивший около девяти часов мимо театра, услышал у себя над головой чудовищный грохот и в панике бросился бежать, думая, что это рушатся стены. Наутро он узнал, что упали не стены театра — упала ширма в четвертом действии, вызвав громоподобный смех и бурю аплодисментов.
Некоторое время спустя посмотреть «Школу злословия» пришел Камберленд со своими детьми. Отпрыскам Камберленда спектакль очень понравился, и они заливисто хохотали, а папаша непрестанно щипал их, громко приговаривая при этом: «Ну чему вы, детки, смеетесь? Перестаньте же смеяться, ангелы мои; здесь ведь не над чем смеяться. Да тихо вы, олухи!»
Узнав о завистливом поведении Камберленда, Шеридан сказал, что тот проявил черную неблагодарность, поскольку он, Шеридан, до конца прослушал трагедию Камберленда и смеялся до упаду от первого действия до последнего.
Старый ворчун Шеридан-отец тоже настроен критически: «Что бы ни говорили, я не нахожу в комедии Дика никаких достоинств. Ему достаточно было окунуть перо в свое собственное сердце, чтобы найти там готовые характеры Джозефа и Чарлза».
Итак, свергнутая с престола Талия была снова возведена на трон. Дик знает, что его зрители хотят развлечений, и он развлекает их поистине по-царски. Спектакль идет ежедневно при переполненном театре, и на какое-то время этот гвоздь сезона заставляет публику забыть даже об американской войне за независимость. В первом, уже начавшемся, сезоне «Школа злословия» успевает пройти двадцать раз, а во втором выдерживает шестьдесят пять представлений. Она продолжает регулярно идти три раза в неделю, потеснив новые спектакли. Пьеса приносит примерно 15 тысяч фунтов стерлингов дохода. С таким же успехом она идет и в провинции. В Бате она производит фурор; Шеридан специально приезжает туда, чтобы руководить репетициями. Вскоре она, перебравшись через Атлантику, делается любимой пьесой Джорджа Вашингтона. «Школа злословия» становится пьесой-образцом, эталоном для измерения достоинств других комедий.
В ночь после премьеры Шеридан появляется на улице вдребезги пьяным, и его едва не забирает ночной караул.
Конгрив в своих пьесах занимает позицию стороннего наблюдателя, который с видом знатока созерцает свои творения. Это интеллектуальный Петроний; его остроумие холодно как лед. Шеридан же никогда не держит своих персонажей на расстоянии; он смеется над ними и вместе с ними. Далее, тогда как Конгрив не знает погрешностей, Шеридан ошибается, но его просчеты лишь усиливают драматический эффект. По сравнению с маститым драматургом эпохи Реставрации Шеридан сердечен и дружелюбен, однако по сравнению с Голдсмитом он холоден.
По мнению одного исследователя, Шеридан, создавая «Школу злословия», совершил экскурс в драматургию эпохи Реставрации с намерением написать высокую комедию нравов в неореставрационном духе. Что представляет собой основной конфликт, приводящий в движение мир комедии эпохи Реставрации? Это борьба между социальной элитой и выскочками, между людьми благородного и низкого происхождения.
В «Школе злословия» находит выражение этот конфликт класса выскочек и избранного общества. Мотив злословия, пожалуй, неизбежен в комедии из жизни высшего света. Ведь злословие, клевета и интриги — это одна из специализированных функций класса бездельников: «...в словечке каждом — гибель репутаций», как писал А. Поп. Тому, кто лишен возможности собственным трудом зарабатывать себе на жизнь, остается чрезвычайно мало занятий, притом весьма однообразных, которыми он мог бы заполнить свои дни, если не считать карьеристской борьбы за еще более высокое место в обществе да погони за любовными приключениями.
Однако тема злословия не имеет никакого отношения к сюжетной линии Тизлов, в основе которой лежит семейный конфликт. Тщеславие, а вовсе не злословие сбивает с пути истины леди Тизл — в прошлом провинциальную барышню, которой совсем вскружили голову городские моды и наряды. Группа персонажей, занимающихся злословием, служит всего лишь обрамлением и не вполне прочно связана с основным действием. Дело в том, что Шеридан набросал вчерне две пьесы («Клеветники» и «Чета Тизл»), а потом кое-как сколотил их вместе.
Сюжетная линия злословия и сюжетная линия Тизлов так и не приходят к финальному единению.