Шеридан

При всем том Свифт и Стелла доверяли своему любимцу, «второму Соломону», больше, чем кому бы то ни было. Невзирая на сварливую супругу Шеридана, именно в его уединенном поместье Килка Свифт жил месяцами, создавая свои «Путешествия Гулливера». В 1726 году, думая, что Стелла умирает, именно Шеридану излил Свифт свою сердечную скорбь в одной горькой фразе: «Кажется, прекраснейшая в мире душа рассталась со своим телом». А год спустя, когда Стелле оставалось жить месяц-другой, тому же Шеридану адресовал Свифт снова: «Последний акт жизни — всегда трагедия, если не хуже». Перед самой своей смертью Стелла поручила заботам Шеридана личную переписку Свифта, и он воспрепятствовал немедленному ее опубликованию. Стелла любила Шеридана больше, чем остальных друзей Свифта, и назначила его одним из своих душеприказчиков. Несмотря на полное расстройство своего состояния, Шеридан отверг предложение Стеллы включить его в число своих наследников, подобно тому как за несколько лет до этого он отклонил предложение Свифта назначить его директором школы в Арме. «Заговорить в его присутствии о том, сколь беззаботен он во всем, что касается его материального интереса и состояния, значит сделать ему самый большой комплимент», — утверждал Свифт.

Зато Шеридан осмеливался говорить в глаза Свифту неприятную правду, которой тот, одолеваемый тяжкими духовными и физическими недугами, не мог больше переварить, и между друзьями произошел временный разрыв. Следует привести здесь последние слова доктора Шеридана. Услышав, как кто-то из присутствующих сказал, что ветер дует с востока, наш доктор прошептал: «Пусть себе дует с востока, запада, севера или юга, бессмертная душа полетит прямо к месту назначения».

Человеком совершенно иного склада был сын доктора Шеридана. От начала до конца он производил впечатление педанта среди людей искусства и человека искусства среди педантов. Имея перед глазами обескураживающий пример отца, он отказался от мысли стать педагогом и решил посвятить себя реформе театра. А театр, похоже, отчаянно нуждался в коренном преобразовании. Политические скандалисты и светские дебоширы вызывали в зале общественные беспорядки, хорошим вкусом пренебрегали, актеры завидовали друг другу. Шеридан был исполнен честолюбивых замыслов. Себя он считал человеком, как нельзя лучше подготовленным для того, чтобы упорядочить царящий здесь хаос и превратить театр из балагана в академию. Большой знаток филологии, он вознамерился преобразовать сцену в духе классических образцов; как актер он отличался точной игрой, но при этом сухой и однообразной. Сильный, глубокий голос и четкая размеренность жестов делали его идеальным исполнителем роли Катона из одноименной трагедии Аддисона.

В январе 1743 года роль Ричарда III исполнил в дублинском театре Смок-элли некий «молодой джентльмен». Играл он с таким успехом, что вскоре на театральных афишах появилось его имя — Томас Шеридан. Когда через некоторое время в Дублине с триумфом выступал Куин, ветеран литературы уехал из города, возмущенный успехом этого любимца публики. К 1745 году — году кончины Свифта — молодой Шеридан стал полновластным руководителем Королевского театра.

Затем Шеридан отправился в Лондон и играл на подмостках театров Ковент-Гарден и Друри-Лейн. Он ухитрился вызвать зависть Гаррика и оскорбить его гордость. Приглашая знаменитого актера и владельца театра в Дублин, он настаивал на том, чтобы их договор строился на основе совместного участия в прибылях. Тем не менее Гаррик явился в Дублин, а тогдашний вице-король Ирландии Честерфилд оказал поставленному ими спектаклю высокое покровительство и, ища популярности, превозносил игру Шеридана.

Но слишком стремительно взошла звезда Шеридана. Пасквилянты уже потешались над его претензией рядиться в пышную тогу при исполнении роли Катона. На протяжении каких-нибудь восьми лет ему дважды пришлось сталкиваться с организованным противодействием, причем если в первом случае он вышел из испытания с укрепившейся репутацией, то в результате второго инцидента он практически разорился.