Шеридан

Гекка просит леди Бессборо прийти к ней, и та дает ей знать, что нанесет визит ночью, после того как все лягут спать. В полночь она садится в портшез и некоторое время спустя оказывается в спальне Гекки. Не успели они разговориться, как дверь с треском распахивается, и на пороге появляется Шеридан, не вполне трезвый. Происходит нелепейшая сцена объяснения. Шеридан начинает просить у леди Бессборо прощения, взывает к ее милосердию и жалости, называет себя несчастным страдальцем и уверяет, что даже сейчас он любит ее сильнее, чем какую бы то ни было другую женщину. «Не исключая меня? — восклицает Гекка. — А мне ты всегда говорил, что единственная женщина, которую ты любил в своей жизни, — это я!» — «Так оно и есть, Гекка, родная моя; и ты сама, конечно же, знаешь это, ты-то ведь знаешь, что тебя я люблю больше всех на свете». — «Если не считать ее?» — «Фи, девочка, не говори глупостей!» Затем он, снова обращаясь к леди Бессборо, упрекает ее в жестокости, укоряет ее за то, что она поссорилась с ним, а теперь восстанавливает против него Гекку. Гекка время от времени прерывает его ламентации фразами вроде: «Как же так, Шеридан, а мне-то ты все время твердил, что леди Бессборо преследует тебя и что ты отвергаешь все ее страстные домогательства, как новый Иосиф?» И так далее в том же духе до трех часов утра, когда леди Бессборо наконец встает, чтобы уйти. Шеридан хочет отправиться вместе с ней и с такой силой хватает ее на глазах у Гекки за руку, что леди Бессборо вынуждена позвать на помощь свою служанку. Ускользнуть ей удается только после того, как Шеридана запирают в комнате.

Гекка больно уязвлена и страдает. Еще одна такая любовная история, грозится она, и она уйдет от него. Но, к счастью, Шеридан уже исцелился от второй безумной страсти своей жизни — от пылкой влюбленности в миссис Кру. Чары Аморетты рассеялись. Темноволосая и черноглазая Аморетта все еще хороша собой, но она очень располнела, а над верхней губой у нее появился заметный пушок. Кроме того, былая вдохновительница Шеридана, которую он почитал за идеал, превратилась с годами в скучную, заурядную особу. По словам Гилберта Эллиота, она стала такой же, как все, ни рыба ни мясо. Больше всего на свете ей нравятся салонные беседы, всяческие споры и обсуждения. Из писаной красавицы получилась записная говорунья. Притом не поймешь, чего у этой любительницы остроумной мужской беседы больше — подлинного вкуса и искреннего интереса или же тщеславия и стремления восхищать собеседников. Она становится утомительной. Она рассказывает о себе и своих знакомых такие вещи, что слушатели немеют от изумления. Она жадно интересуется политическими новостями, выведывает все подробности: что и как, почему, а какого мнения тот-то и тот-то, во что это выльется и чем дело кончится? Ее мысли скачут с такой быстротой, что леди Даглас не может поспеть за ними, да и сама миссис Кру, кажется, тоже.

Восторженная поклонница Берка, чрезвычайно гордая своей дружбой с ним, миссис Кру превратилась (после раскола в стане вигов) в законченную аристократку по убеждениям, сохранив притом свою прежнюю симпатию к Фоксу и его политической линии. Берк витийствует перед ней об ужасах французской революции, и она повторяет его слова в разговоре с другими своими друзьями, с Греем, Шериданом и прочими. Тем, конечно, не составляет труда опровергнуть излагаемые ею аргументы Берка и заставить ее во многом согласиться с ними, так что при следующей же встрече с нею Берк с разочарованием обнаруживает, что все его красноречие не пошло впрок, и она оспаривает его теории. Это повторяется так часто, что Берк, потеряв всякое терпение, однажды замечает: «Наша приятельница миссис Кру совершенно невыносима. Она напоминает мне шхуну из «Тысячи и одной ночи». Я строю и оснащаю ее, накрепко сколачиваю каркас ее воззрений гвоздями и отправляю в плавание без единой течи, но стоит ей приблизиться к Горе [демократическая партия во французском Законодательном собрании], как та силой магнетизма притягивает все гвозди, вбитые мною в борта, и шхуна разваливается на куски».

Одна из эскапад Шеридана едва не оказалась фатальной. У него имелась привычка брать с собой в кофейню шкатулку с бумагами, которые он там просматривал. И вот в один прекрасный день он по ошибке берет вместо шкатулки с бумагами шкатулку с любовными письмами, gages d’amour[72], локонами и прочими трофеями, сохраняемыми из тщеславия. Подвыпив, он забывает шкатулку на столе, и она попадает в руки шантажисту, который хочет получить за ее содержимое сотню гиней либо с Шеридана, либо с заинтересованной дамы. Шеридан советуется со своим адвокатом и с юристом Друри-Лейна. Заручившись поддержкой полицейского чиновника, они с пистолетами в руках врываются в дом злоумышленника, завладевают сокровищем и предлагают хозяину подать на них в суд, если он только наберется смелости.

2