Шепот в темноте

Оцепенев от ужаса, я затравленно смотрела на взбешенного зверя. В нем мало что осталось от Роутега, в нем не было ничего человеческого… Но если в первую секунду в желтых глазах светилась ярость, то стоило оборотню скользнуть взглядом по мокрой, облепившей мое тело одежде, как агрессия сменилась абсолютно другим инстинктом. И я совершенно отчетливо поняла, что насилия мне действительно не избежать…

«Я ощущаю ваш ужас, Маделин. И, учитывая ситуацию, догадываюсь о его причинах. Мне очень жаль. Я не могу в данный момент защитить вас от этого, но постараюсь уменьшить урон для психики. Закройте глаза», – произнес мой ментальный собеседник.

Я не успела последовать его совету, да даже понять, о чем он, как вдруг накатила тьма. Еще какой-то миг я оставалась в сознании и ощутила, как соскользнула с бортика ванны, как меня подхватил Роутег, как прижал к себе, прежде чем начал трясти, пытаясь привести в чувства…

А вот потом сознание действительно уплыло.

* * *

Переместилось!

И оказалось, что я сижу в укутанном полумраком кабинете за широким тяжелым дубовым столом, в уютном мягком кресле. В руке стакан с чем-то терпко-алкогольным, комнату наполняет запах новой кожи, за окном сияют огни большого города…

Дверь неожиданно открылась, и в помещение вошла женщина, бесшумно скользнув в объятия сумрака. Свет остался там, за дверью, но доли секунды хватило, чтобы заметить точеную фигурку женщины, мягкую волну волос до талии, изящные ладони с длинными пальцами и туфли на умопомрачительно высоком каблуке.

– Аделард? – позвала она, бесшумно и мягко ступая к столу.

Рука, которая до этого момента казалась мне моей рукой, поднялась, прижимая палец к губам, и я с изумлением поняла, что эта ладонь явно принадлежит мужчине.

– Аделард, – в ее голосе послышались ворчливые нотки с явно проскальзывающим недовольством, – ты все же взялся за это дело! Зачем?!

– Исчезни! – одним-единственным словом ответила я.

Не я. Тот, в ком я сейчас существовала.

Ужас сковал по рукам и ногам, а затем сумрак, окутывающий комнату, хищным зверем метнулся ко мне…

* * *

– Нет! – Я вскрикнула и распахнула глаза.

В первый момент не поняла, где я, пока не наткнулась взглядом на Роутега. Оборотень сидел на краю постели, с тревогой глядя на меня. А я – на него, с нарастающим страхом вспомнив все, что произошло.

– Успокойся, – потребовал он.

Я дрожала всем мокрым телом, в мокрой одежде, которая явно намочила и кровать. Роутег сгорбился, упершись локтями в колени, опустил голову и провел руками по волосам.

– Наверное, ты считаешь, что я должен извиниться, – тихо произнес он, – но извинений не будет. Я в своем праве… Единственное, что бесит, – не могу перестать ассоциировать тебя с Вихо. Для меня ты – его слабое место. Его душа. Его сердце… Мою женщину он отдал на потеху своей стае, своим… На ее теле не было живого места… Я с содроганием думаю о том, каково ей пришлось перед смертью.

Он растер лицо, помолчал, затем тихо заговорил:

– Я понимаю, что твоей вины в этом нет. Понимаю, что тебе страшно, ты ничего не знаешь о нашем мире, и… бесит, что ты оказалась… И ведь до тебя это даже не доходит… – Он поднялся, начал мерить нервными шагами комнату и продолжил: – Чисто теоретически – ты квартерон. В тебе четверть нашей крови, и, по идее, в момент прикосновения она должна была проснуться. Но почему-то этого не происходит.

Роутег остановился и зло спросил:

– Ты что-нибудь чувствуешь, глядя на меня?

Я испуганно вжалась в кровать.

– Что-нибудь помимо этого гребаного ужаса?! – вспылил оборотень.

Затем стремительным рывком приблизился, навис надо мной, упираясь руками в мокрое покрывало по обе стороны от меня, и прорычал:

– Должно же быть хоть что-то, Маделин! Симпатия, интерес, желание? Черт возьми, ты же оборотень! Оборотни чувствуют свою пару, Маделин, должны чувствовать!

Я едва дышала. И да, я чувствовала: дикий первобытный ужас, и этот ужас накрывал с головой.

– Маделин… – простонал Роутег, всматриваясь в мои глаза, ища в них что-то и не находя.

А затем резко, рывком, выпрямился, с бессильной яростью глядя на меня, и тихо произнес:

– Единственная причина, по которой ты еще не стонешь подо мной, – твоя кровь. Это тяжело выносить, мой самоконтроль летит к чертям, но… я все еще надеюсь, что твоя кровь откликнется.

Он развернулся и направился к дверям.

Остановился у выхода, обернулся и глухо добавил:

– Я не хочу, чтобы для тебя это было шоком, поэтому предупреждаю заранее – когда я вернусь, ты станешь моей. Прости, но я дал тебе столько времени, сколько мог.

И вот с этими словами Роутег ушел.

Я осталась сидеть, дрожа и от ужаса, и от холода.

Сидеть ровно до того момента, как услышала все тот же шепот в темноте:

«Маделин, вы меня слышите?»

Я ничего не слышала, сердце оглушающе билось, руки дрожали, а все мысли были даже не обо мне.

«Маделин?»

Я думала о той, другой девушке, что жила в этом доме. Для которой строился этот дом… Которая больше никогда не войдет в его двери… «На ее теле не было живого места»…

«Маделин, вы пугаете меня» – шепот, от которого дрожь прошла по телу.