Шепот питона

Я нашел фотографии отпечатков пальцев с фотоальбома. Направил на новые «пальчики» фонарик и принялся изучать их через лупу, сравнивая с уже имеющимися. Отхлебнул пива. Отпечатки здесь лишь частичные. Недостатков у этого метода немало. И все же последние сомнения теперь развеяны. Отпечатки одинаковые. Это она.

Когда я пришел в себя, то встал и вышел в коридор. Я думал об Ибен, маленькой красивой девочке со светлыми волосами — такой она выбежала из торгового центра. Я открыл дверь в спальню, и темную неуютную комнату залил свет. Шторы здесь всегда опущены; я едва помню, какой из этих окон открывается вид. Я давно уже тут не сплю — уж слишком тяжелая здесь темнота; а свет с улицы я боюсь впускать из страха, что кто-нибудь заглянет сюда и увидит фотографии на стене. Фотографий здесь сотни, некоторые сделаны в последние месяцы; ими заклеена вся стена, от пола до потолка. Снимки старые и новые — пьяные подростки на вечеринках, они танцуют и курят. Глаза у них красные от вспышки. Молодая брюнетка со змеей в руках смотрит в камеру. На новых снимках она старше — и уже блондинка с короткой стрижкой. В вырезке из журнала «Время зовет» на ней юбка-карандаш, а в ушах жемчужные серьги. Она улыбается. Она сама на себя не похожа. На других фотографиях она чаще всего смотрит в другую сторону. Снимки сделаны издалека, из кустов или из-за угла. На фотографиях она говорит по телефону или быстро направляется куда-то. Я фотографировал мобильником и распечатывал фотографии. Времена изменились. Моя комната — еще одно доказательство этого.

Одним июльским утром мне выдался случай поговорить с Ибен. Я уже вдоль и поперек исколесил район, где они живут, в надежде, что наткнусь на кого-нибудь из их семейства. И наконец увидел, как Ибен идет по улице одна. Я опустил стекло, спросил, не дочь ли она Мариам Линд, и представился другом ее матери. После той встречи я ее больше не видел. До последней пятницы, когда пошел в «Причал» купить рубашку для этого гребаного дня рождения.

Внутри у меня все сжалось, как всегда, когда я захожу сюда; я точно заглядываю в черную временну́ю дыру. Я открыл дверцу шкафа. Нож лежал на своем обычном месте, в ящике для галстуков. Галстуки я не ношу еще с девяностых, поэтому нож лежит здесь в одиночестве. Я вытащил нож и провел ногтем по лезвию. Наточен так, что острее не бывает.

Я вернул нож на место и закрыл шкаф. Уставился в зеркало на дверце, вытаращил глаза, чтобы не упустить ни единого нюанса в собственном безумии. Руе Яростный.

Затем открыл другой шкаф.

— Привет, Ибен, — сказал я.

Ибен не ответила. Она и пальцем не шевельнула. Просто молча смотрела мне в глаза.

Мемуары рептилии

Сперва я резво пополз по моему новому дому. Я быстро понял, что нахожусь где-то «внутри», и стал искать выход наружу. Прополз вдоль стен, заглянул под мебель и все пробовал на вкус воздух, стараясь отыскать в нем привкус дождя и листвы. Однако обнаружил лишь мертвое дерево и пыль, рукотворный человеческий материал. Помимо меня самого и Теплой женщины, единственным живым существом здесь было растение, но и оно томилось в заточении.

Не успел я осознать, что меня лишь переселили в тюрьму побольше, как Теплая женщина набросилась на меня. Она приподнимала меня, вертела в руках, придавала моему туловищу разные положения, а потом улеглась возле меня, так что мы с ней оказались одного роста. Лежа вот так, она казалась намного меньше. Я понял, что размер этих животных — своего рода маскировка. Они защищаются, создавая впечатление более крупных, чем на самом деле.

Ее обезьяньи пальцы были повсюду, она пыталась прижать меня к себе. Хотела, чтобы мы лежали рядом, как двое животных одного вида. Я пробовал укусить ее, но голые обезьяньи руки держали меня за голову. Даже шипение, похоже, не пугало это существо.