Шепот гремучей лощины

– И опора, и защита. Ишь, как сказал! – Митяй взял осиновый кол и сразу же на него оперся. – Не смотри, блондинчик. Я пока с ног не валюсь.

А выглядело так, словно с ног он не валится исключительно благодаря вот этой осиновой подпорке. Но делать нечего, и выхода у них другого нет.

– Я первый, ты за мной. – Сева сдернул с плеча автомат, шагнул к выходу.

Снаружи было тихо и сумрачно. Еще не вечер, но уже и не божий день. А еще туман, который, казалось, загустевал и уплотнялся прямо на глазах. Скоро его можно будет резать ножом, или рвать голыми руками. И их тоже можно и резать, и рвать. Они даже не поймут, с какой стороны пришла опасность. Еще немного – и этот чертов туман сделается непроглядным.

– Куда теперь? – спросил Сева шепотом. – Я здесь вообще не ориентируюсь.

– Туда! – Митяй махнул рукой, указывая направление. – И под ноги смотри, тут кругом бурелом.

Над головой заухало, захлопали в голых ветвях деревьев крылья. Сева вздрогнул от неожиданности.

– Не бойся, блондинчик, – шепнул Митяй. – Это всего лишь сова. Двигаем.

Метров пятьдесят они шли очень медленно и очень осторожно. Митяй не соврал про бурелом. Дальше дело пошло веселее. Если бы Севе не приходилось поддерживать Митяя, было бы еще быстрее, но и так хорошо.

Первым это услышал именно Митяй, встал, как вкопанный, вытянул шею.

– Что это? – спросил одними губами.

Это было похоже на плач. Детский плач.

– Может, снова какая-то птица? – Сева вглядывался в туман в попытке рассмотреть хоть что-нибудь.

– Это не птица, это ребенок.

– Откуда тут ребенок?

Он уже и сам догадался, откуда. Из сожженной деревни люди спасались в великой спешке. Кого-то успели подобрать партизаны. Кого-то нет. Кто-то мог отстать и заблудиться. Особенно если этот кто-то ребенок. Маленький ребенок.

– Не останавливайся. – Митяй потянул Севу за рукав.

– Ты что? – Сева уперся пятками в сырую землю, протестующе замотал головой. – Ты хочешь бросить его там одного?

– А ты хочешь тащить на себе сразу двоих? – В голосе Митяя было зло пополам с бессилием.

– Это же ребенок! И, кажется, он где-то близко.

Подумалось, что можно повысить голос, позвать этого заблудившегося малыша, но здравый смысл взял верх над жалостью. Его крик может услышать не только ребенок, но и упыри. Впрочем, как и детский плач…

– Они его тоже могут услышать, – прохрипел Митяй, глаза его расширились от ужаса.

– Поэтому мы должны добраться до него первыми. Тише, давай послушаем.

Больше минуты они вслушивались в тревожную тишину лощины, и когда уже стали думать, что им послышалось, ребенок снова жалобно заплакал.

– Это там! – Махнул рукой Митяй и первым направился на голос.

Сева догнал его легко, в два шага, одной рукой подхватил под локоть, второй с зажатым в ней автоматом разгонял туман.

Плач то стихал, то усиливался. Из-за тумана было не понятно, далеко ли источник звука и где он вообще, но им хотелось думать, что они на верном пути.

Плач смолк, когда им казалось, что они уже почти дошли, почти нашли. Они ждали минуту, потом, две, потом три, когда счет пошел на четвертую, тишину нарушил детский визг. Так кричать может только смертельно напуганное существо. Нет в этом никакого сомнения! Сева сорвался с места. Митяй заковылял следом. Наверное, если бы не осиновый кол, он бы давно упал. Или что заставляло его, несмотря ни на что, держаться на ногах? Сева бы поставил на упрямство.

Он бежал и думал, что теперь уже точно все, что они опоздали. Наверное, потому и оказался не готов к тому, что увидел, когда туман немного рассеялся.

Ребенок оказался девочкой лет пяти. Она стояла на свободном от бурелома пятачке, сжимая под мышкой какой-то сверток, наверное, запелёнатую в тряпицу куклу. Из-под серого пухового платка торчали две тонкие косички, а из-под куцей шубейки – обутые в белоснежные валенки тонкие ножки. На вид девочка казалась целой и невредимой, кричала, наверное, от страха и отчаяния.

– Узнаешь? – прошептал Сева. Говорить громко он не стал, чтобы не напугать девочку.

– Это Аленка, – так же шепотом ответил Митяй. – Аленка Митрофанова, соседи они наши. Были… Видишь, валенки белые? Только ее батя такие умел валять. Там еще и вышивка должна быть по краю. Это уже тетя Нина, мамка ее сработала. Что теперь? – Он с какой-то беспомощностью уставился на Севу. – Что теперь с ней делать, блондинчик?

– Позови ее, – велел Сева. – Только тихонько, чтобы не напугать еще сильнее. Она же тебя знает?

– Меня в Видово все знают. – Бледные губы Митяя скривились в горькой усмешке. – Репутация у меня… – Он не договорил, махнул рукой, а потом, чуть повысив голос, позвал: – Аленка! Эй, Аленка! Это я, Митя Куликов. Иди-ка сюда, малая. Иди, не бойся.

Девочка обернулась. Куклу свою она теперь крепко прижимала к груди. Пуховый платок сполз низко на глаза, а колготы порвались на коленках, обнажая посиневшую от холода кожу. Сердце сжалось одновременно от жалости и ненависти. Эти твари – и живые, и мертвые! – должны ответить за все! И за Танюшку, и за эту напуганную девочку.

– Аленка, не бойся, – Сева шагнул к малышке. – Не бойся, мы тебя не обидим.