Вернее, уже не стоял. Приставшая к нему русалка успела затянуть его в танец, по-прежнему безмолвный, но для половецкого хана наполненный музыкой и чувственностью. Губы Кончака и русалки беззвучно шевелились, то ли в песне, то ли в разговоре — неведомо. Миронег смотрел на танец неодобрительно, но спокойно, из чего Игорь сделал вывод, что опасности в этом нет.
— Николе храм поставил, — рыдал Садко. — Калиту развяжу, еще на храм хватит. Спустится ангел Господень и мечом огненным истребит всю нечисть…
Садко сорвал с шеи шнурок с крестом-энкол-пионом, внутри которого хранились чудотворные мощи, совал крест в лицо русалкам. Обнаженные девушки пальчиками гладили крест, стараясь промахнуться и задеть ладонью или телом самого новгородца.
Тогда с новгородским гостем произошла разительная перемена. Так и не защитивший крест был отброшен в сторону, и Садко, раскинув в стороны руки, насколько позволяла русалочья стена, завопил:
— Ярило! Ярило! Я верно служил тебе! Помоги, Ярило! Помоги!
У прибрежного ивняка зашевелилась земля, и из-под рвущихся корней выбралась разлагающаяся тварь, с которой на глазах ссыпалась гниющая плоть и могильные черви.
Миронег попятился, инстинктивно закрывая собой князя Игоря. Но берегиня осталась невозмутима.
— Весна умерла, купец, — грустно сказала она. — Ты выбрал не того покровителя.
Облака над Днепром давно сбежали от полуденной жары, и с ясного неба на исчадие мира мертвых упала молния. Вспышка ослепила людей, и когда огненные круги исчезли из глаз, ожившей твари уже не было.
— Что это было? — спросил пораженный Игорь Миронега.
— Весна, — ответил Миронег. — Умершая весна. Бог Ярило ушел в подземный мир мертвых, и только призыв Садко поднял его обратно.
И еще одна молния свалилась с небес. Князь и лекарь увидели, как тело купца вспыхнуло и осело серым пеплом на травяной прах. Русалки продолжали смеяться, и серебристый перезвон девичьих голосов стал погребальной песнью над новгородцем.
Хан Кончак не видел всего этого, продолжая безмолвный танец с днепровской русалкой. Девушка прижималась к хану все плотнее, словно желая слиться с ним в единое целое. Кончак успел скинуть с себя кольчугу, и русалка запустила руки под войлочную поддевку хана, оглаживая покрытую шрамами грудь воина.
— Давно не видела хранильников, — сказала берегиня, снова подходя к Миронегу. — Но о тебе наслышана.
— Откуда?
— Ты последний, так что это несложно… Ты знаешь, что должно произойти?
— Возможно.
— А твой спутник?
— Мой князь… Нет.
— Успокой его. Ты же знаешь, бояться нечего.
— Воин не боится, — решил вступить в разговор князь Игорь.
— Правильно, — рассмеялась берегиня воркующе. — Зачем бояться женщину?
Игорь почувствовал прикосновение. Русалки снова затеяли свой хоровод, только теперь вокруг князя. Игорь не успевал заметить, кто и когда расстегивал крючки доспехов, кто и как стянул шелковую исподнюю рубаху, кто и каким образом вытряхнул его из расшитых ноговиц и сапог. Вскоре князь стоял нагим в центре хоровода, а еще через мгновение был втянут в кружение, забыв о княжестве, боях, сыновьях…
— Бог есть любовь, — сказала берегиня Миронегу. — Любовь дает счастье и лишает разума и памяти. Яриле в загробном мире не нужно счастье, а нужно забвение. Ты же понял, хранильник, разбуженный бог требует жертву, и мы должны уважить бога.
— Это не любовь, а морок, — говорил Миронег, опасливо глядя на то, что проделывали русалки с потерявшими чувство реальности Кончаком и Игорем.
— Разве любовь бывает без морока? Что заставляет мужчину идти за женщиной, недостойной его? Что толкает женщину в изложницу подлеца? Морок? Или все же любовь?
— Безумие, — ответил лекарь, старательно уворачиваясь от объятий берегини.
— Почему ты выбрал именно это слово? — насторожилась она.
— Потому что я действительно знаю, что должно произойти. Твои русалки сейчас творят жертву Яриле, даря наслаждение моим спутникам. Но потом вы захотите жертвы себе… Ответь, берегиня, что тебе слаще всего?
— Любовь, — искренне ответила берегиня.
— Правильно. Только у нежити не может быть своих чувств. Я видел раз человека, проведшего ночь с русалкой. Почему он стал безумен, берегиня? Может, русалка забрала себе его чувства?
— Может. Но разве не прекрасно — утратить разум от любви?
— Готов поспорить, берегиня, но в другой раз.
Миронег достал из висящей на поясе калиты затейливо плетеный оберег. На ладони хранильника он выглядел просто комком перепутанных нитей.
— Узнаешь? — поинтересовался Миронег у берегини.
Берегиня враз утратила свое красноречие, с ужасом глядя на невзрачный оберег.
— Узнаешь, — убедился Миронег и взялся за свободно висящий конец нити. — Забирай русалок и уходи, берегиня. Эта жертва только для Ярилы, не для тебя. Иначе…
В тот же миг сплетенные на траве тела распались, и русалки плавно и не оглядываясь пошли к берегу реки. Берегиня отступала, поминутно оглядываясь на оберег в руках хранильника.
Миронег осмотрел еще не пришедших в себя Игоря и Кончака и, видимо, был удовлетворен увиденным.
— Берегиня! — окликнул он.