Справа у стены располагался большой диван-уголок, перед ним стоял низкий стол из светлого дерева и пара мягких кресел. Слева – письменный стол из того же дерева, что и кофейный столик. К нему было придвинуто большое кожаное кресло с высокой прямой спинкой, украшенное причудливой структурой из блестящих медных заклепок. Хозяин кабинета (я почему-то сразу решил, что это Токер) лежал ничком посередине ковра, и этот человек несомненно был мертв. Он лежал, уткнувшись лицом в ковер. Мне были видны его голова, вернее то, что от нее осталось, плечи и верхняя часть туловища. Все остальное находилось под столом. Осторожно ступая, я приблизился к телу и наклонился над ним. На убитом были темно-коричневые брюки и такие же туфли, а также бежевая спортивная рубашка. Две огнестрельные раны в спине и дырища в голове, как раз за ухом.
У меня учащенно забилось сердце. Я и сам не заметил, как остановил дыхание, увидев эту крайне неприятную картину. Вобрав в себя пропахшего гарью воздуха, я перешагнул через труп и присел около него на корточки. На месте пулевых отверстий в спине почти не было крови, что вообще-то было неудивительно. Пуля, вошедшая в голову за ухом, прошила мозг и сорвала на выходе половину черепа.
Однако и тут крови было довольно немного – не сравнить с лужей, вытекшей накануне из развороченного горла Китса. Но все вокруг было заляпано... серым веществом. Отвратительная желеобразная масса поблескивала на ковре, в тех местах, где на нее попадало солнце. Ею был заляпан массивный стол, спинка кресла. Большой сгусток прилип к спутавшимся волосам вперемешку с раздробленной лобной костью. Я внутренне содрогнулся.
Правая щека убитого была прижата к ковру, полуоткрытый глаз уставился в бесконечность, лоскуты кожи клочьями свисали с остатков лба, прищуривая второй глаз и переносицу. Лицо было сильно искажено, но не настолько, чтобы я не узнал, что передо мной все, что осталось от Томаса Токера, фотографию которого я видел недавно в кабинете Стива Уистлера.
Я выпрямился и осторожно приблизился к письменному столу. На его полированной поверхности стоял телефон, пепельница, наполовину заполненная окурками, и лежал перекидной календарь, отрывной блокнот, карманный словарик и рядом с ними пара остро заточенных карандашей и шариковая ручка. Я заметил, что полировка была несколько более тусклая на левом краю стола и забрызгана маленькими капельками крови, а может, мозговой жидкости, в то время как на правой его стороне четко отпечатался участок блестящей поверхности в форме буквы "П".
Взяв в руки платок, я аккуратно открыл один за другим три выдвижных ящика стола, просмотрел их содержимое и, не найдя ничего достойного внимания, закрыл. Все так же используя платок, взял блокнот за уголок, поднес к свету, пытаясь рассмотреть, не пропечаталось ли то, что было написано на предыдущих, отрывных страницах, на нижних девственно чистых листах, но и они не носили никакой дополнительной информации.
Я быстро осмотрел весь дом – очень быстро и оперативно, так как нужно было поскорее отсюда убираться. Но как я не спешил, я все же вернулся в кабинет, вновь обернул руку платком и снял трубку телефона. Необходимо было позвонить Стиву Уистлеру, рассказать ему о том, что я здесь обнаружил и попросить сообщить мне кое-какую дополнительную информацию. Видя ужасающую картину смерти перед собой, я невольно с тревогой подумал о Спри. События разворачивались со стремительной быстротой. Я не разговаривал с ней с 8.20 утра, то есть с тех пор, как оставил ее одну в «Реджистри Ризорт». Мысль об этом чудесном создании, которому грозила опасность, вызвала спазм в желудке, непреодолимую тяжесть, как будто я проглотил кирпич. С одной стороны, ей вроде бы нечего бояться в стенах фешенебельного отеля, тем более никто не знал о том, что я ее там оставил. И все равно внутреннее беспокойство упрямо не покидало меня. Поэтому, прежде чем звонить Уистлеру, я через коммутатор набрал номер телефона виллы 333.
– Алло?
Услышав ее мягкий мелодичный голос с берущей за душу хрипотцой, я поразился внезапно охватившей меня слабости в коленях, волна облегчения прокатилась по моему телу. Я убеждал себя мыслить рационально. Не было никакой логической причины полагать, что в данный момент Спри находится в опасности, если только я чего-нибудь не предусмотрел, о чем-то забыл. Однако подсознание посылало тревожные импульсы, формируя в душе дурные предчувствия. Наверное, так на меня подействовало пребывание в комнате с видами и запахами смерти, обострившее осознание ценности жизни.
– Привет, – ответил я с напускной веселостью, – это твой старый добрый Билл. С тобой все в порядке, детка?
– Да... Билл. А с тобой?
– У меня все тип-топ. Пока не могу тебя ничем порадовать. Тут происходят разные интересные события, но...
– Так ты до сих пор не выяснил, где...
– Нет, пока нет. Но обязательно выясню. Я сейчас над этим работаю. Просто я немного беспокоился... не скучно ли тебе одной. Хотелось убедиться в том, что ты в порядке. А теперь мне нужно бежать, дорогая.
– Забеги ко мне, когда освободишься.