Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Зависимость Лондона от доходов компании делала положение шатким, полагал Эйксон. «Британия на грани банкротства», телеграфировал он; без ее «важных предприятий за рубежом и невидимых элементов экономического баланса… она не сможет выжить». Поэтому британцы пустили в ход все дипломатические трюки, включая панические сообщения, все более напирающие на неминуемую угрозу советского вторжения. Эйксон, в свою очередь, ни во что их не ставил. «Основная цель британской политики не в том, чтобы спасти Иран от комми», несмотря на утверждения обратного; «настоящая цель – сохранить то, что они считают последним оплотом британской состоятельности»[1713].

Положение ухудшилось, когда в 1950 году Ираку были предложены новые условия, а Ирану в них было отказано. Тот факт, что Иракская нефтяная компания частично принадлежала Англо-Иранской компании, добавил соли на раны и спровоцировал яростный протест Ирана. Националистические политики выступили с заявлениями о порочности фактической монополии Англо-Иранской компании, приправляя свою критику провокационными комментариями. Вся коррупция в Иране исходила от Англо-Иранской компании, заметил один из членов Меджлис[1714]. Если ничего не сделать, скоро дойдет до того, что «с женщин посрывают чадры», заявлял один демагог[1715].

Было бы лучше, говорил другой, если бы на всю нефтяную промышленность Ирана упала атомная бомба, чем позволять Англо-Иранской компании использовать страну и народ[1716]. Мосаддык был менее прям. Став премьер-министром, он якобы обещал «не иметь намерения договориться с британцами», а вместо этого «забить нефтяные скважины грязью»[1717].

Антибританская риторика продолжалась уже поколения, а теперь приобрела статус мейнстрима: Британия – источник всех проблем и доверять ей нельзя. Она считается только со своими интересами, будучи империалистом в худшем смысле этого слова. Ассоциации иранского самоопределения с антизападными настроениями укоренились. Были неизбежны фундаментальные последствия.

Мосаддык ухватил шанс двумя руками. Хватит, провозгласил он, пришло время обеспечить процветание иранского народа и «защитить мир во всем мире». В конце 1950-х годов было выдвинуто радикальное предложение в дальнейшем не иметь дело с Англо-Иранской компанией или кем-либо еще, а вместо этого «национализировать нефтяную промышленность Ирана во всех областях страны без исключения»[1718]. Аятолла Кашани, популист-проповедник, только что вернувшийся из изгнания и уже приобретший известность как громкий критик Запада, всем сердцем поддержал этот призыв к действию, убеждая своих последователей использовать любые методы во имя перемен. Через считаные дни премьер-министр Али Размара был убит; вскоре после этого та же участь постигла министра образования. Иран охватила анархия.

Худшие опасения британцев сбылись, когда весной 1951 года Мосаддык был избран Меджлисом премьер-министром. В одночасье он принял закон, национализирующий Англо-Иранскую компанию, вступавший в силу немедленно. Это был провал, как понимала и лондонская пресса, и британское правительство. Очень важно, заявил министр обороны, «показать, что нельзя безнаказанно дергать за хвост». Если Ирану «просто спустить это», продолжал он, «следующей будет попытка национализации Суэцкого канала»[1719]. Были разработаны планы парашютного десанта в Иран для защиты НПЗ в Абадане в случае необходимости. Такова была агония империи, пришедшей в упадок и отчаянно цеплявшейся за былую славу.

Мосаддык закрутил гайки, дав британским служащим Англо-Иранской компании неделю, чтобы собраться и убраться из Ирана в сентябре 1951 года. Вдобавок аятолла Кашани учредил национальный праздник «ненависти к британскому правительству».

Британия стала синонимом всего плохого для Ирана, объединявшим широкий спектр политических предрассудков. «Вы не знаете, как коварны британцы, – говорил Мосаддык высокопоставленному американскому дипломату, не знаете, как они порочны. Вы не знаете, как они оскверняют все, к чему прикасаются»[1720]. Такая риторика принесла ему бешеную популярность на родине, а также известность за рубежом: в 1952 году он оказался на обложке журнала «Тайм» как человек года[1721].

Тяжеловесные британские попытки форсировать ситуацию не помогали. Столкнувшись с потерей контроля не только над Англо-Иранской компанией, но и доходами с нее, британское правительство перешло в критический режим, наложив эмбарго на всю иранскую нефть. Целью было навредить Мосаддыку и заставить его капитулировать. Финансовый голод в Иране скоро окажет решительное действие, считал сэр Уильям Фрейзер, британский посол в Тегеране: «Когда иранцам понадобятся деньги, они приползут к нам на пузе». Реплики вроде этой, появляясь в глобальной прессе, вряд ли улучшали облик Британии в глазах общественности[1722].