Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Политическая и стратегическая важность Ирана способствовали его выдвижению на передний край международной политики США. Принимались систематические меры по укреплению страны. В 1949 году радиостанция «Голос Америки» начала вещание для местного населения на фарси, и в первой же передаче выступил президент Трумэн с комментариями об «исторических узах дружбы» между Ираном и Соединенными Штатами и обещаниями помощи в создании «процветающего и… благополучного мира, свободного от угнетения»[1692]. После начала войны на Корейском полуострове годом позже была предложена и более прямая помощь. Как гласил брифинг госдепартамента, хотя сокращающаяся экономика «еще не достигла катастрофического состояния», если не оказать мощной поддержки сейчас, появится риск «полного распада страны и ее присоединения, немедленного или постепенного, к советскому блоку»[1693]. Трумэна не надо было убеждать. «Если мы останемся в стороне, – рассудил он, – Советы войдут в Иран и заберут весь Ближний Восток»[1694].

Радиовещание все более напирало на то, что «свободные нации должны сражаться вместе», что «безопасность США связана с безопасностью других народов» и что «сила свободного мира» продолжает расти. Рука об руку с этим шли репортажи, в которых подчеркивалась угроза всему миру со стороны Советского Союза и постулировалось, что «цель коммунистических лидеров – абсолютное подавление человеческой свободы», доходящее даже до того, что «советские учителя селятся в разбитых фургонах, которые больше не годятся для перевозки скота, а также обходятся без отопления, санитарных служб и чистой воды»[1695].

В страну начали поступать финансовые средства, и их объем вырос в 5 раз за 3 года – с 11,8 миллиона долларов в 1950 году до 52,5 миллиона долларов в 1953 году. Целью было укрепить экономическое развитие Ирана, стабилизировать его политическую культуру и заложить основы для реформ, а также обеспечить военную и техническую помощь в деле самообороны. Это были первые этапы построения американского государства-сателлита на Ближнем Востоке[1696].

Частично это было вызвано пониманием, что Британия больше не может устанавливать режим, как она делала это раньше, а частично осознанием того, что советский экспансионизм нуждается в противовесе. Однако это были не все причины обратить пристальное внимание на Иран. В 1943 году, например, в ходе конференции союзников в Тегеране ни Уинстон Черчилль, ни президент Рузвельт не утруждали себя встречей с шахом, проще говоря, оба полагали это пустой тратой времени[1697]. В следующем году США записали Саудовскую Аравию в страны ограниченного значения, чьи запросы о финансовой помощи президент Рузвельт легко отбрасывал, так как они расположены «далековато от нас». Рузвельт добавлял, что лучше саудитам обратиться со своими заботами и просьбами к Британии, чем к США[1698]. К концу войны все сильно изменилось, и Саудовская Аравия считалась «более важной для американской дипломатии, чем практически любая другая небольшая нация»[1699]. Причиной тому стала нефть.

Во время войны суровый нефтяник по имени Эверет Ли Деголье, который сколотил состояние в американской топливной индустрии после изучения геологии в Оклахоме, посетил Ближний Восток, чтобы оценить нефтяные месторождения в этой области и составить заключение относительно долгосрочного потенциала и ресурсов региона самого по себе и по сравнению с Мексиканским заливом, Венесуэлой и самими Соединенными Штатами. Его доклад, хотя и изобиловал консервативными оценками и предостережениями, был поразительным. «Центр тяжести мировой нефтедобычи смещается из Карибского бассейна на Ближний Восток, в область Персидского залива, и, похоже, продолжит смещаться, пока надежно не установится там»[1700]. Один из его спутников выразился более прямо, когда докладывал в госдепартамент: «Нефть этого региона – величайшая добыча всех времен»[1701].

Это не укрылось от британцев, которые ревниво отнеслись к поведению Соединенных Штатов и повышению их внимания к региону. Надо бы попросить американцев держаться подальше от Ближнего Востока и от сильных позиций, построенных Британией, сказал Черчиллю один из ведущих промышленников: «Нефть – единственное и величайшее достояние, остающееся нам после войны. Нам следует отказаться делить его с американцами»[1702]. Это же настойчиво повторял лорд Галифакс, британский посол в Вашингтоне, обиженный тем, что чиновники госдепартамента пытались уклониться от взаимодействия с ним. Британские законодатели были также озабочены происходящим, они замечали: «Соединенные Штаты намереваются отнять у нас наши нефтяные владения на Ближнем Востоке»[1703]. Непосредственное участие принял и сам премьер-министр, который написал в телеграмме, отправленной президенту Рузвельту: «Я наблюдаю за ходом переговоров с некоторыми опасениями; вы можете быть уверены, что я желаю лишь честного и справедливого исхода для наших двух стран»[1704].