Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Хотя переговоры не увенчались успехом, германцев продолжали рассматривать как потенциально полезных партнеров даже после начала войны. Осенью 1940 года Авраам Штерн, основатель движения под названием ЛеХИ, которое было известно палестинским властям как «банда Штерна» и в которое входили будущий премьер-министр Ицхак Шамир, а также другие отцы-основатели современного Израиля, отправил послание высокопоставленному германскому дипломату в Бейруте с радикальным предложением. «Можно найти общие интересы», было написано в начале, у Германии и «подлинно национальных устремлений еврейского народа», которые Штерн и другие якобы представляли. Если «чаяния движения за свободу Израиля будут признаны», Штерн предлагал «активно поучаствовать в войне на стороне Германии». Если евреи получат свободу в собственном государстве, Гитлер, конечно, окажется в выигрыше: помимо «укрепления будущих германских позиций на Ближнем Востоке», это также «невероятно укрепит моральный облик Третьего рейха в глазах всего человечества[1630].

Это был сильный ход. На самом деле Штерн вел себя практично, даже несмотря на то, что надежды, которые он возлагал на союз с Германией, разделяли не все в его собственной организации. «Все, что мы хотим от германцев, – говорил он вскоре после этого, объясняя свою позицию, – это поток еврейских новобранцев в Палестину». Таким образом, «война с британцами за освобождение родины начнется здесь. Евреи получат государство, а германцы за счет этого избавятся от важного британского опорного пункта на Ближнем Востоке и также решат еврейский вопрос в Европе…» Это звучало логично и пугающе: еврейские лидеры активно стремились к сотрудничеству с величайшим антисемитом всех времен, торгуясь с организаторами холокоста менее чем за год до начала геноцида[1631].

С точки зрения Гитлера, было вообще неважно, куда высылать евреев, так велика была мощь его антисемитизма. Палестина была лишь одной областью на карте из многих рассматриваемых, в том числе всерьез осаждавшихся мест в глубине России. «Неважно куда послать евреев, – говорил Гитлер хорватскому полевому командиру Славко Кватернику в 1941 году. – Что в Сибирь, что на Мадагаскар»[1632].

После столкновения с проблемами в России это обычное отношение переросло в нечто более формальное и грубое, когда до нацистских планировщиков дошло, что концентрация евреев в лагерях позволяла устроить массовое убийство без особых затруднений[1633]. В свете истощения ресурсов, которых уже не хватало, оставалось недолго до того, как систематический антисемитский режим начал смотреть на убийства сквозь пальцы. Евреи уже находились в лагерях в Польше, они были готовой и легкой целью в тот момент, когда нацистское руководство поняло, что у него на балансе миллионы лишних ртов.

«Существует опасность, – писал Адольф Эйхман уже в середине июля 1941 года, – что этой зимой евреев нельзя будет прокормить. Всерьез обсуждается, не будет ли наиболее гуманным решением избавиться от неспособных к труду евреев какими-нибудь быстродействующими средствами»[1634]. Старики, больные, женщины, дети и прочие «неспособные к труду» были пущены в расход: именно они заняли первую строку в списке «х миллионов» людей, чьи смерти были тщательно просчитаны перед вторжением в Советский Союз.

Это положило начало цепи событий, беспрецедентно масштабных и ужасных. Человеческие существа словно скот доставлялись в загоны, где их можно было разделить на тех, кто пригоден для рабского труда, и тех, чьи жизни становились платой за выживание остальных: Южная Россия, Украина и степи на западе стали причиной геноцида. Неспособность земли рождать пшеницу в ожидаемых количествах стала прямой причиной холокоста.

В Париже, где полиция вела секретные списки иностранцев, причем не только евреев, с конца 1930-х годов процесс депортации был вопросом простого просмотра картотеки, доставшейся германским оккупантам, и последующей высылки нарядов для подготовки к отправке целых семей в лагеря на востоке, в основном в Польше[1635]. Регистрация евреев в других оккупированных странах, например в Нидерландах, как часть широкомасштабной программы официального нацистского антисемитизма также сделала процесс депортации ставших лишними людей удручающе легким[1636]. Нападение на Советский Союз, сопровождаемое мыслями о зоне избытка, теперь привело к мыслям об избытке населения и о том, как от него избавиться.

Когда надежды на плоды вторжения рухнули, нацистская элита пришла к выводу, что есть лишь одно решение проблем Германии. Словно гротескное отражение встречи, состоявшейся в Берлине 2 мая 1941 года, в Ванзее, зеленом пригороде Берлина, менее чем через восемь месяцев состоялась другая встреча. Обсуждение снова вращалось вокруг гибели неисчислимых миллионов. От названия, которое получили решения, достигнутые холодным утром 20 января 1942 года, пробирает мороз по коже. В глазах его создателей геноцид евреев был просто реакцией на проблему. Холокост стал «окончательным решением»[1637].