Несмотря на могущество России, ее ахиллесовой пятой была нехватка тепловодных портов, кроме тех, что находились на Черном море, которое соединялось со Средиземноморьем через Босфор, а затем через Дарданеллы – узкими проливами, отделяющими Европу и Азию от другого берега Мраморного моря. Эти каналы служили дорогами жизни, соединяющими зерновые поля России с экспортными рынками за границей. Закрытие Дарданелл привело к гниению пшеницы на складах, что, в свою очередь, оказало разрушительное влияние на экономику в период Балканских войн в 1912–1913 годах и привело к разговорам об объявлении войны османам, которые их контролировали[1403].
Русские были в восторге, когда в конце 1914 года британцы подняли вопрос о будущем Константинополя и пролива Дарданеллы. «Это самый богатый приз за всю войну», – заявил посол Британии царским чиновникам. Контроль должен был быть передан России только после окончания войны, при этом Константинополь должен был оставаться свободным портом «для транзита товаров с нероссийских территорий», а также должны быть сохранены торговые концессии, которые «обеспечат торговую свободу кораблям купцов, проходящих через проливы»[1404].
В это время на Западном фронте не было никаких признаков прорыва, обе стороны несли огромные потери. Впереди были еще годы кровопролития, а союзники уже принялись делить земли и интересы своих противников. Большая ирония заключалась в обвинениях империализма Германии и ее союзников после обсуждения условий перемирия. Спустя всего несколько месяцев после начала войны союзники уже думали о пиршестве на руинах поверженных врагов.
На карту было поставлено нечто большее, чем соблазнение России Константинополем и Дарданеллами, ибо в начале 1915 года была создана комиссия под руководством сэра Мориса де Бунзена, чтобы обсудить будущее Османской империи после победы. Трюк заключался в том, чтобы разделить все таким образом, чтобы удовлетворить тех, кто на тот момент был союзником, но в прошлом и, возможно, в будущем противником. Нельзя делать ничего такого, что бы могло вызвать подозрения в том, что Британия имеет виды на Сирию, писал сэр Эдвард Грей. «Это означало бы разрыв с Францией, – отмечал он, – если мы выставим напоказ наши претензии на Сирию и Ливан», – регион, в который инвестировали французские бизнесмены в XVIII и XIX веках[1405].
Чтобы продемонстрировать солидарность с Россией и избежать конфронтации с Францией в вопросах влияния в Сирии, было решено перебросить войска из Британии, Австралии и Новой Зеландии, не как планировалось ранее – в Александриту (юго-восток Турции), а на Галлипольский полуостров, в устье пролива Дарданеллы, который охранял подходы к Константинополю[1406]. Это место было плохо приспособлено для крупномасштабного наступления и могло стать смертельной ловушкой для тех, кто пытался продвигаться наземными путями, где находились укрепленные фортификации турков. Катастрофическая кампания, предпринятая позже, имела в основе борьбу за установление контроля над коммуникационными и торговыми путями, соединяющими Европу, Ближний Восток и Азию[1407].
Будущее Константинополя и пролива Дарданеллы было определено, теперь нужно было решить судьбу Среднего Востока. В серии встреч, которые прошли во второй половине 1915 и начале 1916 года, сэр Марк Сайкс, чрезвычайно уверенный в себе член Парламента, который имел связи с лордом Китченером, министром обороны Великобритании, и Франсуа Жорж-Пико, нахальный французский дипломат, поделили регион. Граница, согласованная этими двумя, простиралась от Акра (север Израиля) на северо-восток до самых границ Персии. Французы оставались в своих владениях в Сирии и Ливане, а британцы в Месопотамии, Палестине и Суэце.