Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Эти огромные амбиции не в полной мере описывают всю ситуацию, так как просьбы португальцев узаконить их экспансию были нацелены не столько против соперников, сколько против исламского мира. На самом деле успех Португалии был обусловлен не разногласиями с мусульманскими торговцами и не разрушением традиционных рынков, а появлением новых. Особенно важным стало открытие группы островов в Западной Атлантике, что способствовало продолжению разведки. Гавани и убежища на этих островах служили базой, на которой корабли могли пополнить запасы провизии и свежей воды, и благодаря этому корабли могли уплывать гораздо дальше от дома, находясь в большей безопасности.

Начиная с середины XV столетия в рамках расширения власти Португалии и установления контроля над важными морскими путями стали основываться колонии. Арген неподалеку от западного побережья современной Мавритании, Сан-Жоржи-да-Мина на побережье Атлантики возле современной Ганы были построены как крепости, в которых располагались обширные склады[875]. Такие действия были предприняты для возможности точной каталогизации импортных товаров. Это было важно для португальской короны, которая настаивала на том, что начиная с середины XV века торговля с Африкой являлась королевской монополией[876]. Была создана административная структура, которая должна была быть запущена в действие в каждой новой точке расширяющейся морской сети Португалии. Когда совершались новые открытия, например острова Кабо-Верде в 1450-х годах, использовался испытанный и проверенный шаблон[877].

Кастильцы в это время не сидели на месте, они пытались ослабить хватку португальцев на вновь приобретенных точках путей, ведущих на юг, используя против кораблей, идущих под флагом противника, открытую силу. Страсти поутихли после заключения Алкасовашского договора в 1479 году. Это, с одной стороны, давало Кастилии контроль над Канарскими островами, а с другой – она упускала власть над другой группой островов и контроль над торговлей с Западной Африкой[878].

Тем не менее это была не высокая политика, борьба за папские гранты или королевское соревнование за территориальные владения, открытые в Африке и изменившие судьбы Западной Европы. Настоящий прорыв произошел, когда капитаны кораблей поняли, что, помимо торговли маслом, кожей и золотом, новые земли открывали гораздо более впечатляющие перспективы. Как и много раз до этого в истории Европы, самую большую прибыль можно получить на торговле людьми.

В XV веке начался бум торговли африканскими рабами, и оказалось, что это очень прибыльное занятие. Наблюдался определенный спрос на рабочую силу для работы на фермах и полях в Португалии. Рабы поставлялись в таких количествах, что кронпринца, который спонсировал первые экспедиции, сравнивали не с кем иным, как с Александром Великим, так как он начал новый век империй. Это было незадолго до того, как дома богачей стали описывать как «полные рабов, мужчин и женщин», что позволяло их владельцам использовать свой капитал в других местах и становиться все богаче[879].

Совсем немногие проявляли моральное отвращение к порабощению людей, захваченных в Западной Африке, хотя большинство источников говорили об эмпатии. Один из португальских летописцев говорит о стонах, воплях и слезах группы африканцев, которых захватили в одном из походов на западном побережье и привезли в Лагос в 1444 году. Когда пленным стало ясно, что теперь необходимо расстаться, «отделить отцов от сыновей, мужей от жен, братьев от братьев», печаль их была велика, это почувствовали даже те, кто просто наблюдал за событиями. «Какое сердце, даже самое жесткое, не пронзит чувство жалости при виде этой компании?» – отмечал один из наблюдателей[880].

Однако такая реакция была редкостью. Обычно ни продавцы, ни покупатели не заботились о тех, кого продавали. То же можно сказать и о короне, которая видела в рабах не только дополнительную рабочую силу, но и источник дохода за счет пятины, налога на одну пятую доходов от торговли с Африкой. Соответственно, чем большее количество рабов привозили и продавали, чем больше получала корона[881]. И даже летописец, который утверждал, что был тронут тем, что увидел на причале в Лагосе, не испытывал никаких сомнений, когда 2 года спустя участвовал в походе за рабами, в котором женщина и ее двухлетний сын, собиравшие ракушки на пляже, были захвачены в плен вместе с четырнадцатилетней девочкой, сопротивлявшейся так яростно, что потребовалось трое мужчин, чтобы затолкнуть ее в лодку. В конце концов, сообщает летописец как бы между прочим, у нее «была приятная внешность для уроженки Гвинеи»[882]. Мужчин, женщин и детей обычно отлавливали, как диких зверей на охоте. Некоторые убеждали кронпринца снарядить несколько судов и отправиться в поход. Он не только одобрил эту идею, но и «приказал… соорудить щиты с Крестом Ордена Иисуса Христа, по одному на каждый корабль». Работорговля теперь находилась под патронажем как короны, так и Бога[883].