Шейх и звездочет

Рука ли нетренированная дрогнула, но первая пуля прошла мимо, лишь чиркнула по копне волос Николая Сергеевича и уже за ним, только много выше впилась в притолоку, выбив из нее струйку древесной пыли.

В это самое время уцепился за рюкзак Шаих (рюкзак висел на одном плече), развернул к себе беглеца, и тот, поразившись так скоро оклемавшейся силе нокаутированного юнца, повалил его безвозвратно двумя выстрелами в упор.

Не успел стрелец от одного избавиться, а уже тянул за лацканы драпа другой, тянул, рвал неуклюже и бессмысленно, что-то невнятно бормоча. Куда у ученой интеллигенции в таких случаях здравый ум девается?

— И тебе н-на!..

Гайнан выстрелил от пояса. Промахнуться было невозможно.

Когда Гайнан выскочил на улицу, мы втроем — Ханиф, Юлька, я — выбегали из противоположного Ханифова двора.

О том, кто такой отчим Шаиха, рассказал Юльке дед, когда она стала допрашивать его об их с Шаихом таинственных и подозрительных секретах. «Что за шу-шу-шу, после чего гость убегает, не попрощавшись, и с ошарашенными глазами?» Киям-абы хоть и несколько минут назад согласился с просьбой Шаиха — о дезертире больше никому ни слова, тайну внучке своей кратко изложил.

На меня взбудораженная Юлька совершенно случайно налетела у школы, куда я, после встречи из милиции Шаиха, теперь и не помню зачем, забегал. Мы побежали тем же путем, что и Шаих — сперва к Ханифу. Но в отличие от Шаиха судьба нам улыбнулась: наш добрый гений, наш палочка-выручалочка был дома, только-только вернулся со службы — на минуточку, перекусить. Стоя, не расстегнув на себе ни одной пуговички, ни одного ремешка, он крупно кусал французскую булочку и запивал молоком из литровой банки.

— Ханиф, скорей!

И вот уже мы все на улице.

А что было бы, если к Ханифу забежала одна Юлька, а я прямиком бросился к себе домой, к своим друзьям на выручку? Выручил бы? Успел? Или вместе с ними лег? Кто знает! Тогда беда не представлялась такой зловещей и реальной, такой близкой. Тогда и вариантов-то никаких в голове не было, мы с Юлькой мчались одной-единственной проторенной и, как нам казалось, безусловно верной дорогой к безотказному и бесперебойному, как двигатель у «BMW», Ханифу Хакимову.

И вот мы втроем на залитой вешними ручьями и солнцем улице. Шел четвертый час дня, а журчащий и сверкающий день сдаваться тьме и льду не собирался.

Гайнана мы увидели первыми. Из глубины двора. Мы увидели и то, как он нас увидел: втянул голову в плечи, в одну сторону дернулся, в другую и наконец бросился по Алмалы через завал угля к школе. Не сговариваясь, Ханиф и я припустили следом, а Юлька поспешила туда, откуда только что выбежал дезертир.

Несмотря на возраст, бывший «военный майор» рванул борзо. Прямо-таки как заправский спринтер. Только пыль водяная из-под драпового пальто. Ни разу не поскользнувшись, донесся до школы, юркнул в хозворота, миновал двор, гаражи, сарайчики, перемахнул через забор, за которым начинались Ямки — простор, воля, своеобразный загород в черте города. Дай бог ноги! Но там-то и стал выдыхаться ветеран, падать стал, то и дело соскальзывая с узенькой тропки в глубокий, влажный, рыхло-зернистый снег. Падать и стрелять. Стрельнул он в нас четыре раза. Ханиф пальнул дважды. Один раз в воздух. А когда четвертая фашистская пуля из гайнановского «вальтера» прожужжала совсем уж близко над нашими головами (мы не знали, что она последняя), Ханиф, приостановившись и для упора подставив под своего «Макарова» локоть, саданул прямо по цели. Черный драп отлично просматривался на белом овражьем снегу. Гайнан словно бы опять поскользнулся, сел в сугроб и больше не встал.

Пуля попала ему в ногу, сзади, чуть повыше коленного сгиба, короче — в ляжку. В блестящих хромовых сапогах, в драповом пальто нараспашку, завскладом сидел недвижно и орошал своей теплой кровью холодный, бесчувственный сугроб, в котором бесполезно стыли груды схороненного им мяса. И еще кое-что.

52. Они живы, пока живы их друзья, или вместо эпилога

Опять весна. Опять май. Словно впервые распускаются под солнцем клейкие листочки на липах, и я словно впервые вбираю их волнующий терпкий дух.

Стою на бывшей нашей улице. Сколько лет прошло, сколько весен прошелестело! На месте нашего дома возвышается девятиэтажка с огромным сплошь стеклянным продуктовым магазином в основании. Туда-сюда бликуют солнцем стеклянные двери. Народ заходит, выходит, смеется, разговаривает, хмурится, молчит, покашливает... Другая жизнь, другие люди, другое время. И ни сухой былинки оттуда, из наших далеких годин. И дом, и голубятню, и яблоневый сад придавила эта могучая гора из железобетона и стекла. В общем-то красивое строение, чье-то, должно быть, родимое гнездо.

Люди продолжают жить и после своей смерти. Они живут, пока живы их друзья. Почему именно только друзья? Потому что речь о Шаихе Шакирове и Николае Сергеевиче Новикове, у которых детей, как известно, не было. Один не успел, другой опоздал...