Шейх и звездочет

Светлая, аккуратная комнатка Юльки соседствовала с дедовой. На стенах никакой самодеятельной живописи — одна к одной репродукции из «Огонька». На столе книжки, альбомы, магнитофон «Гинтарас», который она тотчас запустила на полную катушку. Мощности были не те, что у нынешних околоненных «магов», но вазочки на этажерке все одно подрагивали. «Рок, рок, рок-н-рол!» — надрывался какой-то англичанин. Юлька удобно устроилась на низенькой оттоманке, покачивая в такт музыке тапочкой. Шаих примостился на краешке стула у магнитофона. Вид у него был, как у случайно залетевшей в форточку птицы. Он ждал, когда Юлька упрекнет за «Альпиниста», который он все еще не мог починить. Но она ни слова, точно и не было апреля, не было бешеного «бычка» и злополучной вешней лужи. Кроме как «а мы знакомы, мам», ничего не грело. И то было остужено фразой: «Дед, это же твой друг…». Остальное, в том числе и рок-н-рол, — от скуки и в пику, должно быть, его «элли-бэлли». Надо же, ему — спой, светик, а он и рад стараться!

— Транзистор я починю, — в затишье между песнями выдавил Шаих, — обязательно, диод один никак не найду.

— Ладно… — сделала она пальчиками и приглушила «англичанина». — Ты художник, что ли?

— С чего взяла?

— С дедом-то как познакомились?

— A-а… Голубятник я, голубей гоняю, а ему их рисовать надо, вот и познакомились.

Юльке припомнилось, что живописью у Шаиха в доме не пахло. Канифолью и оловом — да.

— Дед у меня неугомонный.

Шаих улыбнулся:

— Интересный.

— Мы с ним душа в душу.

— А что Саша так?

— Как?

— Агрессивно.

— Да они всю жизнь… Сегодня один задирает, завтра другой. Как дети. Не думай, брат у меня только на вид такой… Представляется, играет, а душа у него светлая. И литературу он любит, и живопись, и музыку… Дети ведь кого любят, того и треплют. А он еще ребенок, большой ребенок.

— Странно.

— Чего странного?

— Говорить не то, что думаешь.

— Я же говорю: иг-ра-а-ет. Ты же слышал, какие у него познания. Вот же…

На краю стола покоился пухлый альбом, на который Шаих еще раньше обратил внимание. Юлька пододвинула альбом.

— Погляди. Открытки. Саша заядлый коллекционер.

— Открытки?

— Виды городов — Казань, Астрахань, Москва… Он архитектурой кроме всего прочего увлекается. Старинной архитектурой. Таких альбомов у него не счесть.

— Математика, футбол, архитектура?..

— А сам ты? Радиотехник, голубятник, певец…

Шаих не ответил, взял альбом. Под массивной дерматиновой обложкой открылась старая Казань, дореволюционная, с мечетями и церквами, белокаменным Императорским университетом и деревянным, сгоревшим еще в прошлом веке городским театром, высоченной колокольней Грузинской Божьей Матери и приземистым Дворянским собранием, бесконечными рядами барабусов с бородатыми ямщиками в передниках и знаменитой Сибирской заставой, по мосту которой сквозь шеренги вытянутых во фрунт колонн проследовали на избранный свой тракт лучшие сыны и дочери далекой хомутной России…

— Ценная коллекция, — промолвил Шаих.

— Еще бы.

— А откуда она у него?

— Накопил. Но добрая половина — по наследству.

— От деда?

— Нет, отец подарил. Увлекался в молодости. А когда Сашина коллекция стала самостоятельно весомой, папа передал ему свою.

— Более весомую?

— Разумеется. Но и у Саши имелись открыточки, которым цены нет.

Не заметили, как магнитофон замолчал, и нетерпеливо забила хвостом пленка. Юлька поставила новую бобину.

В дверь поскреблись. Это был Киям-абы.

— И-и, шайтан туе[4]! — воскликнул он, входя и бросая взгляд на магнитофон. — Ни мелодии, ни слов…

— Ритм, дедуля, ритм! — Юлька подлетела к нему, взяла за руки и принялась раскачивать.

— Улям, улям[5], а-атпусти! — взмолился он, стараясь высвободиться. — Не обучен такому аллюру. Как-нибудь без меня… Я на минутку, с Шаихом проститься.

Шаих вскочил со стула, будто его пружиной подкинуло.

— Мы ведь вместе собрались, Киям-абы.

— Вот я и зашел…

— Ну, дед, — хмыкнула Юлька, — молодец! И сам не пляшет, и кавалера тащит.

— Мне по-честному пора, — сказал Шаих.

— А что, пасиди, — под взглядом внучки переменился Киям-абы. — Ище рано.

— Идите уж, идите. — Юлька с напускной сердитостью отвернулась к окну.

В тот день старый и малый провожали один другого почти до вечера. Дойдут до нашего дома, посидят на лавочке, поговорят и — опять до пятиэтажки. Было у Шаиха это — какой-то странный интерес к старикам и старухам. И ведь обоюдно, старики в нем тоже что-то находили. Надо же было Кияму-абы почти целый день говорить с мальчишкой. Ровесники вот ничего в нем особенного не видели. Как и он в них. Он не раз повторял: сусло — не брага, молодость — не человек. Он и себя презирал за молодость. Я один видел под юным его обличием мужичка. Да еще старики вот.

Однако самым близким Шаиху стариком был все-таки не Киям-абы, а уже упомянутый ученый сосед Николай Сергеевич Новиков, о котором разговор особый.

10. Сабантуй