Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Хорошо… хорошо-с. Мы… мы сведем наши счеты! — прохрипел он и вышел из комнаты жены.

Было около полуночи. Тяжело ему. Спать хочется. Голова, наполненная винными парами, клонится к мягкой пуховой подушке.

И заснул зверь-человек.

Это был хотя и свинцовый сон, но полный кошмарных видений.

Снится, грезится ему, что он идет по озеру. А озеро-то все из крови. Пенится, хлещет и жалобно стонет кровавое озеро. Страшно ему. Почему вместо воды кровь? Откуда она взялась? Все выше и выше подымаются кровавые волны, грозя его захлестнуть…

И вдруг на пурпурно-красной поверхности озера начинают появляться фигуры. Одна, другая, третья… Изможженные лица, все в крови. Перебитые руки, рассеченные спины плетьми дворянскими, записанными в шестую дворянскую бархатную книгу. И протягивают руки эти мученики к нему и скорбно-скорбно говорят:

— За что ты нас мучил? Что мы сделали тебе худого, изверг?

Ужас охватывает то, что называется у Ехменьева душой. Волосы становятся дыбом.

— Пустите! Дьяволы! Пустите!

И, весь облитый холодным потом, вскочил Ехменьев.

Вскочил — и затрясся: перед ним стояло белое привидение. Белая мантия, длинная-длинная. Большой красный крест на груди.

Сомлел лютый помещик. Хочет перекреститься — пьяная рука не подымается.

А голос, таинственно чудный, гремит ему:

— Покайся, нечестивец! Покайся, пока не поздно! Дашь ли ты мне клятву в том, что не будешь больше мучить, пытать горемычных бедняков?

— Кто… кто ты? — в смертельном ужасе лепечет Ехменьев.

— Я — кровь замученных тобой. Я — совесть твоя. Во мне все муки, все страдания бедных рабов тьмы.

Широко раскрыты глаза Ехменьева. А страшный призрак все удаляется, удаляется…

И исчез.

С полчаса сидел лютый помещик, как оглушенный. Потом вдруг вскочил, словно зверь разъяренный:

— Сергунька!! Эй! Сюда!

И когда тот предстал перед ним, хрипло бросил ему:

— Дьявольское искушение. Пора теперь. Идем.

Мертвенно тихо было в старопомещичьем доме. Слышно было, как скребутся мыши, как тикают часы.

ПЫТКА ИВАНА ГРОЗНОГО. АРЕСТ ЛЮТОГО ПОМЕЩИКА

Страшно Евдокии Николаевне.

Хоть и хочется ей, мучительно хочется верить в то, что этот неведомый, загадочный Путилин спасет ее, а все же страх холодной змеей заползает ей в душу.

— Защити, спаси, помилуй! — молится она.

Шаги… что это? Как-будто не один он идет. Кто же с ним может быть?

С ужасом уставилась она на дверь.

В дверях стоял Ехменьев, а за ним — ловчий Сергунька.

— Что это значит? Как вы смеете приводить ко мне в спальню ваших слуг?

Гневом загорелись глаза бедной женщины. О страхе даже забыла.

А муж-зверь все ближе и ближе подходит к ней.

— Зачем ловчего к тебе привел? Сейчас узнаешь. Молись! Настал твой последний час. И умрешь ты такой смертью, что тайна ее никем не будет разведана.

— Ты с ума сошел, зверь?! Ты — пьян. Поди, проспись.

Ехменьев мигнул пьяному ловчему.

Миг — и тот бросился на свою госпожу. Только теперь, когда она очутилась в сильных, потных лапах челядинца, Евдокия Николаевна поняла, что ей, действительно, готовится что-то страшное, роковое.

Она громко жалобно закричала:

— Спасите! Боже мой, за что? За что?

— За измену, проклятая!

— Богом клянусь, не изменяла тебе я!

— Вали ее на кровать! Да держи рот, дьявол, чтоб она не кричала!

Грязная рука зверя-ловчего зажала рот барыне. О, этого еще не приходилось испытывать холую! И он совсем осатанел.

Он бросил ее на кровать грубо, с наслаждением.

— На полотенца! Вяжи ее, руки и ноги привязывай к кровати!

Лицо Ехменьева было страшно.

В смертельном ужасе билась Евдокия Николаевна. Но что она могла сделать с двумя негодяями?

— Начинай!

И ловчий начал ее щекотать.

Безумно страшный крик пронесся по спальне. Так кричала и та горемычная Варвара, над которой Ехменьев сделал пробу пытки Ивана Грозного.

— На смерть ее! Слышишь, на смерть! — исступленно выкликал он.

— Стойте, подлецы! Ни с места! — раздался громовой голос.

Испуганный крик Ехменьева и ловчего был ответом на него.

В страхе и ужасе обернулись они и… остолбенели: в дверях с револьвером в руке стоял Путилин.

— Ого! За пытку Иоанна Грозного принялись? Стало быть, никаких следов? Правильно! Кто от щекотки умрет, знаков насилия иметь не будет. Ловко придумали! Но только Путилину иногда удается и такие дьявольские махинации разрушать.

Первым опомнился Ехменьев.

С перекошенным от бешенства лицом рванулся он к своему врагу.

— Выглядел?

— Выглядел.

— Дьявол! Не человек, а черт!

— Спасибо на добром слове, господин Ехменьев, а только ручки позвольте: в кандалы вот ручки заковать следует.

Быстрым движением Путилин разрезал путы несчастной Евдокии Николаевны, находившейся в глубоком обмороке.

Ехменьев был багровый.

— Как вы смеете касаться моей жены?

— Если ваш ловчий позволяет себе это, то я полагаю, что мне сам Бог простит.

Ловчий Сергунька стоял окаменелый.

— Бери его! Ну? — крикнул Ехменьев указывая на Путилина. — Кончай его.

— Браво! Вот это еще больший козырь в моих руках! Я полагал, что вы господин Ехменьев, окажетесь остроумнее.

Путилин быстро подскочил к портьере и отдернул ее.