Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

— Пришел к Надежде как бы от ее любовника.

— Ну-с, если это справедливо, что убил ты их один, то украденные деньги — процентные бумаги — должны быть у тебя. Так? Где же они?

— Я их зарыл.

— Зарыл? Где же?

— На Мало-Охтинском кладбище. Как украл я из комода пачки, так сразу отправился на это клад­бище и спрятал их там.

— И ты не лжешь? Ты можешь указать то место, где их зарыл?

— Могу. Когда угодно.

Я позвал чиновника Шереметьевского:

— Я вам дам сейчас одно важное поручение.

— Рад стараться, ваше превосходительство.

— Пока уведите его! — приказал я служителям, указывая на Иванова.

Когда мы остались вдвоем, я обратился к Шереметьевскому.

— Вам предстоит сейчас путешествие, которое удивительно смахивает на таинственное похождение из какого-нибудь «страшного» уголовного романа. Дело в том, голубчик, что сейчас Иванов сознался мне, что он один убил госпожу Миклухо-Маклай и ее горничную и похищенные процентные бумаги он зарыл на Мало-Охтинском кладбище. Необходимо, не теряя ни минуты, проверить истинность его показаний, то есть надо отправиться туда и убедиться, действительно ли этот злодей за­рыл бумаги убитой. Я боюсь, не лжет ли он, стараясь еще более запутать это мрачное, темное дело, о котором теперь говорит весь Петербург. И еще вот чего я боюсь: не замыслил ли он, на­рочно сочинив всю эту историю, бежать, надеясь, что это ему удастся в той глухой местности и в этот поздний ночной час. Поэтому будьте предельно осторожны и внимательны. Возьмите с собой двух полицейских надзирателей: Переловича и Ионина. Это бравые, рослые и испытанные ребята. Теперь четверть первого, к часу ночи вы будете там. Вы, конечно, вооружены?

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, не в таких переделках бывал. Постараюсь оправдать ваше доверие.

— Ну, с Богом! Как только вернетесь, немед­ленно ко мне. Я буду вас ждать. Нам надо распутать это дело. Неловко, ведь: вот, скажут, Путилин оказался не на высоте своего дарования... Обидно, голубчик.

Было половина первого ночи, когда из Управления сыскной полиции вышли Шереметьевский, два полицейских надзирателя и преступник Иванов, запятнавший свои руки и душу кровью двух несчастных жертв. На этот раз, как нарочно, несмотря на апрель месяц, темная и холодная ночь нависла над огромным городом, который, точно легендарное чудовище, начинал уже забываться недолгим тревожным сном. Но он, этот город, это чудовище, не мог за­снуть сразу. Он еще глухо стонал и гремел сот­нями своих нестройных звуков. Кое-где раздавался топот лошадей, бьющих железными подковами о камни мостовых, дребезжали ко­леса экипажей, порой доносились шаги запоздалых обывателей, неслись откуда-то, из мрака ночи, разу­далая песнь подгулявшего мастерового и площадная, кабацкая ругань. Чем дальше удалялись они от центра города, тем становилось глуше, безлюднее.

Въехали на Малую Охту, которая тогда представляла собой унылую, пустынную местность. Скоро показалось кладбище.

— К воротам подъезжать? — спросил Шереметьевский Иванова, всю дорогу не проронившего ни одного слова.

— Можно и не к воротам, а объехать кругом.

— Где же вы зарыли бумаги убитой?

— Там... далеко... около седьмого разряда, — бесстрастно ответил Иванов.

Однако Шереметьевский высадился у кладбищенских ворот.

Угрюмый заспанный сторож с удивлением поглядел на приехавших.

— Вам чего, собственно? — начал он. — Ворота за­крыты, батюшка и весь причт[14] спит.

 — Не разговаривай, любезный, а немедленно отпи­рай! — внушительно прикрикнул Шереметьевский. — Не видишь, по важному делу с полицией приехали?

Сторож бросился открывать ворота. С тихим протяжным стоном раскрылись железные кладбищенские ворота, и они вчетвером вошли на кладбище.

Оно было безмолвно и торжественно спокойно, это царство смерти. Ни звука, ни шороха. Сквозь оголенные деревья виднелись бесчисленные ряды памятников и крестов, перед которыми, точно таинственные блуждающие огни, робко светились там и сям огни лампад. Иванов, окруженный надзирателями Иониным и Переловичем, шел быстрой, нервной походкой.

Шереметьевский шел сзади, зорко вглядываясь в окружающую тьму. «Солгал он или нет? — проносилось у него в голове. — Но какая цель лгать? Надеяться на бегство — ребяческая мечта. Не полагал же он, что с ним на это глухое кладбище отправится только один человек?»

А Иванов шел все дальше и дальше. Начались уже одни сплошные кресты, памятников совсем не было. «Покой бедняков... Судя по тому, что он сказал, что зарыл деньги в седьмом разряде, он идет, кажется, верно», — думал Шере­метьевский.

Наконец Иванов остановился.

— Кажется, здесь... Погодите, я осмотрюсь. — сказал он.

Он внимательно стал вглядываться. Шереметьевский, вспомнив о фонаре, быстро зажег его и подал преступнику:

— С огнем скорей увидите.

Иванов, подойдя к осине, отмерил от нее пять шагов и, показывая на промежуток между по­косившейся, осевшей могилой с подгнившим крестом и забором, сказал:

— Здесь.

— Вы сами отроете, или это сделать нам? — спросил Шереметьевский, принимая от Ионина небольшой лом и лопату.

— Давайте... сам. — И он принялся уверенно копать землю лопатой.