Бунаков переступил с ноги на ногу.
— Нет, зачем же, — ответил он. — Действительно отвез... Мой грех... Напугался и отвез...
— Чего же вы напугались?
— А как она скоропостижно померла. Только приехали, она и померла. Думал, затаскают...
— А теперь лучше вышло?
— Оно так, да разве в то время думаешь...
— Расскажите, как она умерла? От чего?
— А не знаю. Так, слабая стала...
И потом он рассказал.
Приехали они в ночь на субботу, со 2-го на 3-е. День провели в номере вместе и вместе вечером пошли ко всенощной, к Знаменью. По дороге домой купили булок, чай пить. Пришли, а с ней дурно стало. Спазмы в груди, конвульсии. Он ей грудь растирал, воды давал, чаем поил. Потом легли спать: она — на кровати, а он — на полу. Утром в воскресенье проснулся, а она холодная.
— Умерла, — окончил он свой рассказ, — я испугался, ну и сделал все, чтобы отстраниться...
— Куда вы потом сами поехали?
— Всю ночь по улицам ходил. Потом на Выборгской комнату снял, а затем в Третье Парголово уехал.
Большего я от него не добился, да мне, собственно, и не нужно было. Дальнейшее было делом следователя.
Между тем вскрытие показало, что Елена Шаршавина умерла от отравления. В то же время по справке, присланной Уфимским полицмейстером и Златоустовским исправником, оказалось, что этот Бунаков был незаурядным преступником. Простой крестьянин, он, будучи волостным старшиной, сумел обманом купить у башкирцев 52 тысячи десятин земли совершенно без денег и удачно заложить их за большую сумму. Затем, когда в губернии было введено земство, он за неимением в уезде помещиков был выбран председателем земской управы, но в то же время успел попасться в ряде подлогов, в покушении на убийство, сидел в тюрьме 1,5 года и был приговорен Палатой на 15 лет ссылки в Сибирь с лишением прав. По этому делу он и приехал хлопотать в Сенат об отмене приговора.
Мое дело окончилось. Я передал его судебному следователю, а потом его судили и, несмотря на запирательство, обвинили в предумышленном убийстве, но мотивы его мне и сейчас не понятны. Быть может, Елена отказалась в его пользу от своей части в доме. Быть может, надоела ему, быть может, он просто произвел «опыт».
Душа — потемки, а у такого человека — и темная ночь.
УБИЙСТВО ИЕРОМОНАХА ИЛЛАРИОНА
Вечерня отошла. Братья Александро-Невской лавры, усердно помолясь, разбрелись по своим кельям.
Войдя в свою келью, иеромонах Илларион позвал монастырского служителя Якова:
— Вот что, чадо, принеси-ка ты мне дровец да купи мне табачку нюхательного, знаешь, березинского.
—Слушаю, отче! — браво ответил Яков Петров, служитель, бессрочно отпущенный рядовой.
Он сбегал за дровами, принес их в келью Иллариона.
— Прикажете, отче, затопить?
— Нет... оставь. Сам после это сделаю. А ты — насчет нюхательного зелья.
Яков отправился. Но хоть и в монастыре он живет, а не оставляет его лукавый своими проклятыми искушениями да навождениями. Любит Яков малость выпить, ох как любит! Как ни творит молитвы, а дьявол все его на водочку соблазняет...
Так случилось и на этот раз. Отправясь за табаком для иеромонаха Иллариона, повстречал он за оградой лавры приятеля своего, разговорились они и решили зайти в ближайший трактир, раздавить одну посудину с живительной влагой.
— Мне, слышь, братец, некогда. За табаком послали меня. Долго прохлаждаться не будем.
Но сильна сила сатаны. От одной посудины перешли к другой, и время в разговорах незаметно прошло.
Было около 8 часов вечера, когда возвратился с «березинским» нюхательным зельем искушенный нечистой силой Яков. Не без робости подошел он к келье отца иеромонаха. «Задаст он мне проборку», — проносилось у него в голове. Постучал. Никакого ответа. Позвонил. Молчание. «Верно, к кому из братии пошел Илларион», — подумал Яков.
Поздно вечером во второй раз попытался он вручить Иллариону пачку табаку, но келья была все так же заперта.
Настала заутреня. Потянулась лаврская братия в церковь, а иеромонаха Иллариона нет среди нее. «Что за чудо? — думает Яков. Неужто отче иеромонах проспал?»
Настала обедня. Опять среди братии не видит Яков Иллариона. «Неладно тут что-то», — решил Яков. Лишь только отошла обедня, он подошел к келье Иллариона и стал смотреть в замочную скважину... И почти в ту же секунду до этого тихие и спокойно-величавые коридоры монастыря огласились страшным, полным ужаса криком Якова:
— Убили! Убили!
Этот крик, гулко подхватываемый эхом монастырских сводов, прокатился по лавре. Из всех келий сразу, толпой, выскочила встревоженная братия.
— Что такое? Кто убит? Кто убил? Господи, спаси, сохрани! — посыпались возгласы испуганных монахов.
— Убили! Убили! Иеромонаха Иллариона убили! — неистово кричал ошалевший от ужаса Яков, бежавший по коридору.
Монахи бросились за ним. Яков, добежав до кельи иеромонаха Нектария, ворвался туда и прерывистым голосом заговорил:
— Бегите, отче, к благочинному... дайте знать: отец иеромонах Илларион убит!
— Что? Как?!