Щит земли русской

Вольга не мог устоять на месте. Сжав в руках сулицу, он суетился на помосте от страха за исход сечи там, под стенами, совсем близко от раскрытых ворот Белгорода. Что будет, если падет дружина? Кто тогда прикроет крепость? Не много дружинников осталось с посадником на стенах, только те, кто были легко ранены у Роси. Лучшие ратники вышли в поле с воеводой. Вольга страшился до гадкого озноба на спине, а глаза, помимо воли, следили за скопищем дерущихся за рвом. Вдруг качнулась людская стена немного от рва, а потом ближняя часть осталась на месте, а дальняя оторвалась и попятилась назад, к сторожевым кострам в степи.

– Василько, смотри! – закричал Вольга и схватил друга за платно. – Смотри, бегут печенеги! Бегуут!

Василько же словно умер: стоял, похожий на каменного бога древних обров[43], могилы которых нередко встречаются в степях Приросья. Он грудью припал к бревнам частокола, отца ли своего Антипа хотел увидеть в такой массе людей, а может, жалел, что не пустили его в поле, рядом встать. Боян, Бразд и Милята не находили себе места, жались к старшим товарищам, то кричали, радуясь, то с ужасом всхлипывали, видя, как много побитых и раненых русичей вносят в ворота и передают на руки женкам и престарелым мужам.

Торопливо прошел мимо посадник Самсон, взволнованный, сильные пальцы стиснуты в кулаки и заткнуты за широкую перевязь, на которой висит меч. Посадник смотрел то за частокол, где на время прервалась сеча, то на старых белгородцев, которые вносили павших и крепко пораненных в крепость и отдавали родичам, хмурился – во многие избы и землянки этой ночью войдет черная печаль утраты…

– Ох ты! Ох ты! – не сдержался и вскрикнул Вольга: пешее войско Тимаря посторонилось, а конное, быстро сокращая ничейное пространство, навалилось на дружину русичей. А по том все смешалось в кучу человеческих и конских тел. Из этой массы у рва выкатывались и отлетали прочь то по одному, то группами печенежские всадники и зачем-то уносились назад, к своим кибиткам и кострам. Оттуда, из-за стены, из-за глубокого рва, доносились наверх то глухие, то звонкие удары мечей, ржание перепуганных скакунов. А над всеми этими звуками господствовал несмолкаемый крик тысячи людей, умирающих и живых.

И кто знает, долго ли продлилась бы эта страшная сеча, на сколько времени хватило бы стоящих на ногах русичей, не подоспей на выручку застава Ярого. Словно ястреб в утиную стаю – и пух в стороны! – ударила конная дружина русичей, железным клином рассекла отпрянувших в стороны пеших находников, а потом в спины конным степнякам вонзила длинные копья.

Только на малое время отвлеклись печенеги от дружинников Ярого, потеряли их во тьме, а может, решили, что дружина ушла совсем в Киев, как Ярый сумел собрать заставу и ринуться к Белгороду.

Вольга увидел прочь бегущих пеших находников, запрыгал в восторге, хлопая босыми ногами о прохладный в ночи помост.

– Ярый! Ярый! Други, то наши вон! То наш Янко возвращается!

– Уходят печенеги! Уходят! – это Васильке вдруг скакнул на помосте, замахал руками над головой, едва сулицей не задев за голову откачнувшегося посадника. – Сбита их поганая сила! Сбита!

Печенеги убоялись, что русичи, набрав конями большую скорость, опрокинут их конской массой в крутоярые овраги. Они вывернулись из-под удара, отхлынули в обе стороны назад, разворачиваясь на ходу, чтобы теперь самим ударить по конной заставе, прижать ее ко рву и к оврагам. Но ратники Белгорода начали спешно уходить через ворота, уступая свое место конной дружине: когда дело сделано, что за смысл и дальше испытывать горькую судьбу неравной сечи? За спиной Вольги раздался топот многих людей и чей-то крик:

– Место! Место дайте лучникам!

Вольга отпрянул от частокола к краю помоста, пропустил торопливо поднявшихся лучников. Промелькнул мимо них и бондарь Сайга, но на детей не помыслил даже взглянуть, лишь пахнуло от него привычным запахом свежих смоляных стружек. Вольга не видел, как падали печенеги под русскими стрелами, зато ему было хорошо видно, как входила в крепость дружина и конная застава.

– Что же мы стоим здесь? – спохватился Вольга. – Бежим к воротам. Своих встречать надо. Все ли живы?

Но в возбужденной и разом говорящей толпе у ворот Вольга потерял друзей и сам разыскивал своего отца Михайлу. Нашел его под чужой изгородью, близ ворот крепости, у вала. Кузнец сидел у придорожной канавы, вытянув ноги. Щит и шелом лежали рядом. Левой рукой отец Михайло то и дело прикладывал ко лбу белую тряпочку, испачканную кровью, а сам все осматривался, своих поджидая. Вольга упал рядом, коленями на влажную землю.

– Отче, ты ранен? Сильно?

– Пустое, сыне, – отшутился отец Михайло. – Когда отходили, уже в воротах настиг меня печенежский подарок. Стрела ударила наискось. Только и беды, что сорвала кусочек кожи со лба, знать, лишняя была.