Щит земли русской

– Светло как! Не подойти будет к кибитке, дозорные увидят. Надо ждать беззвездного неба, – твердо решил Вольга и вернулся в свое жилище. Уже на ощупь запутывал за собой лаз под куст, потом проверил, не нарушил ли кто плетеной изгороди вокруг ложа. Успокоился – все цело. Спиной прижался к застланным травой корневищам, согревая траву и сколько мог – себя, а нож прижал к груди: с оружием и во тьме не так страшно. В глубине оврага, ближе к реке, торопливо, будто запыхавшись, проухал филин. Ему в ответ боязливо застрекотала сорока, но тут же умолкла, опасаясь глазастого соседа. Потом зашумел, в листве запутавшись, запоздалый ветерок. И все стихло надолго, только чуть слышно позванивала вода родника, стекая струйкой с какой-то неровности. Вольга поежился, вдавливаясь в травяное ложе.

– Рядно бы теперь подостлать – славно было бы, – беззвучно, одними губами, проговорил Вольга. – А дома, поди, отец Михайла теперь на лавке сидит, печалится. Или посечь плетью грозит, чтоб в другой раз не уходил так далеко от города… Старейшина Воик меньшому братцу Вавиле в ночь сказы сказывает о русалках, чудных девах. Живут они по берегам Ирпень-реки. У русалок вместо ног – лапы гусиные. Зимой они в земляных норах прячутся от стужи, а по весне из нор выходят и в воде резвятся. В середине лета, как раз об эту пору, русалки начинают из воды выходить и на деревьях ночевать, да песни зазывные петь. Иной добрый молодец, сказывал старейшина, заслушается и набредет на них. Они его очаруют, закружат, в прятки играть принудят, а потом защекочут до смерти и уволокут с собой в воду… Не их ли это пение еле слышно? – Вольга затаился всем телом.

Долго прислушивался Вольга к ночным звукам: не идет ли кто, не крадется ли зверь какой? Но скоро усталость и пережитый днем страх взяли свое, тело размякло, согрелось в траве. Веки сомкнулись, но в уши еще долго шептал о чем-то сонный лес. Отцовский нож выкатился из раскрытой ладони и упал на смятую траву…

И пошли дни, похожие, как звезды на небе, только и разницы, что одна чуть ярче другой. Для Вольги же дни были ярче, если удавалось добыть какой-либо корм. Два раза пытался Вольга проникнуть к печенежской кибитке, под которой ночевали его друзья, но луна в эти ночи светила на все небо, и сторожевые воины у костров не дремали – опасались, должно, вылазки русичей из крепости.

На четвертый день Вольге удалось раздобыть толику дикого меда из старого дупла, разогнав пчел дымом от зажженного пучка травы, и теперь страшная жажда мучила его неотступно. Проснувшись поутру, Вольга разгрыз несколько прошлогодних орехов: белка на зиму приготовила в старом дупле осокоря, да обошлась, не потратила. А может, попала в петлю охотника или стрелой ее взяли. Однако орехи только усилили жажду, пришлось спешно выбраться из жилища к роднику. Но воды испить Вольга не успел – на краю Перунова оврага со стороны печенежского стана послышались чужие голоса, и кто-то начал спускаться по откосу.

– Опять находники! – чуть не вскрикнул Вольга и ужом шмыгнул в кусты. Потом вполз в свое укрытие, затаился там и сквозь узкую щель между прутьями стал смотреть в сторону поляны. – Неужто заметили меня и решили изловить? – торопливо рассуждал он, чувствуя, как от подступающей тревоги перехватывает дыхание. – Если приблизится кто – уда рю но жом прямо из куста! А потом буду уходить вниз, к реке. В дебрях им меня так легко не взять, не степь это.

Но спустился всего лишь один печенег, молодой и плохо одетый. Вместо меча у него при поясе висел большой нож с деревянной рукоятью. Вольга понял, что это слуга. Хозяин остался наверху: его конь бьет копытами о сухую землю. Молодой печенег продрался к роднику сверху по оврагу, где Вольга еще не был ни разу, и увидел примятую у родника траву. И свежие следы увидел на песочке, тут же вскинул голову и что-то прокричал вверх. Но с кручи ответили резко, и печенег снова посмотрел на родник, затем глазами стал ощупывать заросли. И показалось Вольге, что взгляд находника на какой-то миг встретился с его взглядом. Вольга даже веки смежил до боли.

– О-а-ай! – раздался вдруг совсем рядом истошный крик. Вольга открыл глаза и увидел, как печенег замер неподалеку над чем-то, потом отпустил ветки куста и быстрее степного скакуна кинулся прочь от родника, не разбирая дороги. Потом застучали копыта над Перуновым оврагом, и все стихло. Вольга сидел долго, затаясь, ждал – вот-вот печенеги вернутся в большем числе и обшарят овраг. Но степняки не шли, и Вольга постепенно успокоился, вылез из своего укрытия, осторожно пошел в кусты.

– Чего это так испугался печенег? – тихо сказал он сам себе, прошел чуть в сторону от родника, шагнул к кустам, раздвинул их, и… крик ужаса вырвался у него, а ноги стали каменными, и не было сил оторвать их от земли.