«Почему он не сказал мне?» — говорю я наконец.
Она вздыхает. «Ты хочешь, чтобы расшифровала причуды разума моего племянника?»
Чувствуя, как нарастает моя злоба, она вновь щелкает языком, но уже мягче.
«Есть много возможных причин, — говорит она. — Чтобы не пугать тебя. Чтобы не потерять твоё доверие в самом начале ваших отношений. Открытия такого рода лучше проходят поэтапно. То, что ты единственный известный живой представитель своего вида… то, что ты не осознавала этого потому, что способна адаптироваться под своё окружение… это не самые приятные сведения и для того, кто их получает, и для того, кто их сообщает».
Подумав ещё, она сделала пренебрежительный жест одной рукой.
«И да, телекинез его немного встревожил».
В ответ на моё молчание её веселье возвращается.
«Скорее всего, он также не ожидал оказаться женатым на тебе через неделю после твоего пробуждения».
Она усмехается, и её веселье рябью прокатывается через Барьерное пространство.
«…Полагаю, большая часть его внимания была сосредоточена на решении, как донести до тебя именно эту часть информации, Мост Элисон».
Все ещё улыбаясь, она всматривается в мои глаза.
Однако я чувствую под её весельем беспокойство. Как и Чандрэ, она волнуется, что навредила моему восприятию Ревика. Это тоже раздражает меня по причинам, которые я поначалу не могу объяснить даже самой себе. Я осознаю, что мне немного кажется, будто все объединились против меня.
«Элисон, — посылает она прежде, чем я успеваю что-то сказать. — Мы просто понимаем, что учитывая твоё текущее состояние, вполне вероятно, что ты остро отреагируешь на любую новую информацию о твоём супруге. В данном случае это совершенно недопустимо. Он действовал по строгим приказам в отношении приближения и раскрытия информации. Он просил у нас — много раз просил — разрешения установить прямой контакт, чтобы он мог начать твоё обучение. И он много раз получал отказ. В основном потому, что мы не знали, насколько резким будет твоё пробуждение. Будучи слепой, ты находилась в безопасности. Говоря относительно».
Здесь я делаю паузу.
«Так почему Вэш не сказал мне? — спрашиваю я. — Как только я попала сюда?»
«Я говорю тебе теперь», — отвечает она.
Стараясь держать свой нрав в узде, я проделываю детский трюк, который я использовала, когда злилась на свою мать.
Поднимая ладонь, я утыкаюсь взглядом в реконструированную плоть.
Отчасти это работает. Я восхищена деталями — вплоть до пореза, который я заработала прошлым утром от двери вертолёта, а также до синяков на костяшках пальцев после драки с Мэйгаром.
Я гадаю, кто добавил эти детали — я или она.
«Это сделала ты, — посылает она. — Видишь? Это один из твоих даров… становиться как те, кто тебя окружает. В человеческом мире ты лишь отчасти преуспела в этом».
И вновь я вспоминаю слова Ревика.
«Как кровь на белой простыне. Они замечают тебя, а потом придумывают причину, почему».
Заметив улыбку Тарси, я поднимаю взгляд на картину на каменной стене, сосредоточившись на поразительно прорисованных фигурах. Я насчитываю двадцать пять, может, тридцать фигур на картине, помимо тех двух, которые по её словам являлись Мостом.
«Они все создания-посредники? — говорю я. — Все Элерианцы?»
Она показывает на отдельные образы.
Первый стоит под рисунком меча, пересекающего солнце. Он мальчик, держащий синее солнце в руках и смеющийся. Его глаза добры, поразительно невинны.