Щит

Сотрясаемые гигантскими взрывами газа, мы начинаем вращаться по направлению наружу вместе со всем остальным, бездыханно двигаясь сквозь космос. Я вижу, как искорки образуют более глубокие бассейны. Спирали превращаются в небольшие часы, двигаясь в отчётливых индивидуальных ритмах. Я вижу формирование сотен, тысяч таких спиралей. Своего рода чудо прорывается сквозь события былых дней, недель, месяцев, и я знаю, почему Тарси начинает здесь.

Она начинает с рождения.

Это — первая вещь.

Теперь мы ближе — ближе к одной из тех спиралей света, и я ощущаю знакомость этого вращательного движения, словно оно живёт где-то в коде моей ДНК. Я смотрю, как звезды формируют вспышки в кружащих потоках расплавленного пламени, и я знаю, что нахожусь дома, или по крайней мере в непосредственной близости к дому, в галактике, где жило все и вся, что я когда-либо знала.

Мы скользим глубже в это место внутри места.

Изумление вновь омывает меня — в этот раз изумление малостью всего, что мне известно.

«Это было ловко», — говорю я ей.

Она не отвечает словами, но я чувствую её улыбку.

Здесь, глядя, как свет формируется внутри этой пустоши жидкой черноты, я как минимум начинаю понимать, что я никогда не пойму.

***

… Пещера материализуется.

Это происходит быстро — быстрее, чем я осознаю, что звезды меркнут и превращаются в угольки.

Это не её пещера.

В смысле, это не та же пещера, в которой моё физическое тело сидит на замысловато сплетённом коврике, где мои волосы терпеливо расчёсывает до прямых прядей женщина, которая заслуживает лучшего. Женщина, чьё лицо огрубело из-за ветра и солнца, чьи прозрачные глаза смотрят вдаль и привыкли к снегу.

Эта новая пещера значительно крупнее.

Я не вижу никакого убранства, помимо ямы для костра, и толстого прямоугольного ковра, который покрывает большую часть пола пещеры. Я смотрю на замысловатый орнамент ковра, потерявшись в рыбках, китах, анемонах, осьминогах, мечехвостах, морских звёздах.

Я не поднимаю взгляда, пока Тарси не дёргает мою световую руку, увлекая за собой глубже в пещеру.

Освещённые пламенем стены переходят в такую просторную пещеру, что у меня перехватило бы дыхание, если бы здесь я дышала. Пространство такое высокое, что я не вижу потолка вопреки кольцу горящих факелов и костру в яме, который напоминает мне о пляжных вечеринках в школе.

«Где мы?» — спрашиваю я.

«Памир. Пещеры наших предков».

Я под впечатлением. Я никогда не бывала в Памире, даже в Барьере.

«Это все ещё находится здесь? — спрашиваю я, глядя по сторонам и впитывая габариты этого пространства. — Сейчас, имею в виду? В физическом мире?»

Она склоняет голову, как птица, выполняющая вираж в полете — этот жест в языке жестов видящих означает «более или менее»… более или менее. Она ведёт меня к ровной плоскости стены пещеры, обтёртой множеством рук и инструментов. На вулканическом камне видна поразительно детальная картина.

Я осознаю, что смотрю на эти образы и чувствую себя почти так, словно уже видела их прежде.

Некоторые я видела.

Наверху полыхает белый меч, пересекающий центр бледно-голубого солнца. Солнце представляет собой нечто среднее между индейскими и тибетскими образами. Почти японское, я думаю, пока не осознаю, что пытаюсь отнести к человеческой категории то, что явно относится к видящим. Я смотрю на другие фигуры, прорисованные с поразительной детальностью вокруг изображения Земли, которое мог бы создать Босх под воздействием болеутоляющих препаратов.

Пожилая женщина показывает вверх, на центральное изображение над планетой.

Это старик. Его посох поднят к небесам, описывая белую арку струящегося света, который тянется от Земли до мерцающего, глубокого золотого моря. Он одет во все белое и стоит в ночном небе, держа свет между обоими мирами. Его лицо выглядит серьёзным, немного пугающим.

Одна из его ног балансирует на Земле.

«Мост», — говорит она.

Её глаза словно звезды, такие яркие, что я не могу прямо смотреть в них.

Я поднимаю взгляд на старика.

«Почему мужчина? — спрашиваю я. Для меня это своеобразный камень преткновения. — Это всегда мужчина?»

Она усмехается и показывает на другое изображение — женщины, держащей облако, которое походит на молнию во фрагменте чёрного неба. Фигура женщины одета тоже в белое, и одна из её босых ног тоже касается Земли.

«Тоже Мост», — говорит Тарси.

Я со странным умиротворением изучаю изображение, хотя её глаза такие же пугающие, как у мужчины.

В рисунок вплетается бесчисленное множество других фигур.

«Кто они все? — спрашиваю я. — Они не могут все быть Мостами?»