Щенки и псы Войны

— Вперед! — крикнул Кныш, вскакивая на ноги и продираясь напрямик через кусты. Они выскочили на дорогу, над которой все еще стоял столб дыма и пыли. Добежали до поворота. Перед их глазами предстала дымящаяся зияющая воронка, около которой покрытые песком и кровью валялись в изодранном в клочья тряпье изуродованные останки убитого. Танцор, Эдик и Ромка, оглядываясь по сторонам, присели на корточки, стараясь не смотреть на то, что недавно было человеком. Кныш обошел место взрыва, у края дороги замер, внимательно всматриваясь в следы. В селе, до которого было около полутора километров, во всю ревели «бээмпешки».

— Парни! Здесь кровь! Он был не один! — крикнул Володька Кныш, показывая пальцем на примятую траву у обочины. На травинках и серых обломанных кустах темнела большими смазанными каплями свежая кровь. Кровавая дорожка за кюветом пересекала тропинку, вытоптанную овцами, и исчезала в густом колючем кустарнике.

— Фугас ставили, сволочи! — прокомментировал Пашутин. — Специально ждали, когда мы с саперами пройдем, чтобы колонну идущую следом рвануть!

— Да, видно, мы их спугнули! Вот они впопыхах, что-то не так сделали на свою жопу!

— Туда им и дорога, уродам!

— Пиротехникам, хреновым!

— Плохо у своих арабов-инструкторов учились! Двоешники, бля!

— Закрыть хлебальники! — оборвал подчиненых Кныш. — Я пойду впереди! Ты, Ромка, за мной, но держи дистанцию! Метров семь, десять! А вы, мужики, прикрываете Самурая! И не высовываться! Не болтать! Глядеть в оба!

«Вэвэшники» по кровавым следам продрались через кустарник, миновали пологий овражек, откосы которого были покрыты многочисленными овечьими и козьими тропками-ниточками, вышли к небольшой рощице с порыжевшей редкой листвой, которую огибал журчащий обмелевший ручей. На другом берегу, на взгорке среди высокой засохшей лебеды виднелись ободранные стены давно брошенной мазанки, без крыши, без дверей. В сторонке пара серых покосившихся столбов, видно все, что осталось от прежних ворот.

Солдаты залегли. Кныш поманил Самурая. Ромка, стараясь не шуметь, подполз к контрактнику.

— Ром, бери Танцора, переправьтесь через ручей и займите позицию с той стороны. Но ничего не предпринимайте. А мы с Пашутиным отсюда прощупаем эту «хижину дяди Тома».

Ромка и Чернышов отползли метров пятьдесят вниз по течению, где без труда перекочевали на противоположный берег. Устроившись в кустах напротив дряхлой развалюхи, стали ждать.

— Чего ждем? — прошептал на ухо товарищу Свят Чернышов.

— Тише ты. Дай дух перевести.

— Может, там и нет никого. Уж, давно падла, смотался, пока мы ползали.

— Не капай на мозги.

Вдруг ударил выстрел из пистолета, за ним другой. В ответ затакали автоматы Кныша и Пашутина. Солдаты занервничали.

Вновь наступила томительная тишина. Только над головой легкий ветерок шелестел сухой листвой.

Снова пару раз стрельнули из мазанки.

— Лежи здесь. Я попробую подобраться ближе, — сказал, не выдержав, Танцор, его блестящие от возбуждения глаза стали похожи на две большие черные пуговицы на старом дедушкином пальто.

— Тебе, что Кныш велел? Сидеть и не рыпаться! — цыкнул на напарника разозлившийся Ромка.

— Ладно, уговорил. Только я все равно «эфку» зашвырну «ваху». Для профилактики. Чтобы не скучал, падла!

Чернышов достал из кармана потрепанной разгрузки «лимонку».

— А добросишь, лежа-то? Не вздумай вскочить! Плюху-то в один миг схлопочешь!

— Не бзди, Самура. Башку пригни. Сейчас мы ему устроим стриптиз.

Танцор просунул палец в кольцо, но выдернуть «чеку» не успел: из развалин выскочил взъерошенный «чех» в темно-синей спортивной куртке с закатанными рукавами, вооруженный пистолетом, и побежал с бугра вниз прямо на них. Приподнявшись, с перепугу ему навстречу, и стиснув зубы, Ромка отчаянно задергал затвор, выплюнув вправо пару патронов. Судорожно нажал на спуск. Растерявшийся «чех», увидев перед собой бойцов, метнулся, было в сторону, но длинная очередь из автомата отшвырнула его назад. Взмокшие от волнения, солдаты, выжидая, продолжали лежать в укрытии, держа на мушке лачугу и упавшего «духа». В нескольких метрах от них на спине лежал сраженный боевик, из которого со стоном медленно уходила жизнь. Был хорошо виден его небритый квадратный подбородок и дрожащий выпирающий под ним кадык. Дернувшись, «чех» затих. Душа отлетела.