Щенки и псы войны

Люди, предчувствуя надвигающуюся беду, спешно покинули эти места, побросав свои дома и скарб. Бесхозные сады и бахчи стали регулярно подвергаться опустошающим набегам со стороны военнослужащих бригады.

– Да, кстати, если еще раз узнаю, что кто-то ловит и трескает змей, самолично спущу с любителя китайской кухни штаны и надеру задницу! Деликатесы дома будете лопать! Понятно?

Солдаты стояли понуро, переминаясь с ноги на ногу, тупо уставившись в землю, смиренно выслушивая крупнокалиберную ругань ротного.

– Гурманы хреновы!

– Михаил, да брось ты! Пацаны ведь! – попытался вступиться за солдат капитан Терентьев, присаживаясь на ящики из-под снарядов и закуривая.

– Коля, дай им волю, так они на шею сядут.

– Тебе, пожалуй, сядешь! Как сядешь, так и слезешь!

– Знаешь, когда от солдата меньше всего хлопот?

– Когда?

– Когда он спит! Не знал такого?

– Это ты на собственном опыте сделал такое умозаключение или великий полководец Суворов это первым заметил? – не преминул съязвить Терентьев!

Шилов пропустил отпущенную колкость шурина мимо ушей и, обернувшись к строю, отдал распоряжение сержанту:

– Широков! Вооружи этих двух хорьков лопатами, пусть немного разомнутся. Надо расширить проходы и углубить окоп у четвертого блиндажа.

Было жарко. Нещадно палило сентябрьское солнце, отыгрываясь за прошлую неделю, когда моросили нудные дожди и стояла непролазная рыжая грязь.

– За всю жизнь столько земли не перекидал, сколько здесь! – почесывая обгоревшую на солнце спину, бросил уныло Чернышов.

– Я дома на даче за десять лет столько не перелопатил! Одних только БМП целых три штуки закопал и «бэтр» в придачу, – проворчал в ответ напарник, оперевшись на черенок лопаты и отмахиваясь от надоевших мух.

– Была бы почва нормальная, а то сплошная щебенка!

– Виноград тут хорошо разводить.

– Почему это?

– А он любит такую почву.

– С камушками?

– Ага. Слышал, новость?

– Какую?

– Ночью Карась откепал замполита!

– Да ну! – Чернышов присвистнул. – Карась опупел, блин, что ли? Или обкурился вконец?

– Как бы в трибунал дело не передали.

– То-то, утром шум был! И здорово отоварил?

– Неделю уж точно проваляется.

– Как же это нашей Рыбке угораздило? Офицера и по морде!

– Ты же знаешь, майор любит приколоться.

– Еще бы! Его хлебом не корми, только дай над солдатами поиздеваться.

– Так вот, ночью подкрался к часовому. Смотрит, Карась носом клюет, сопит как паровоз, пятый сон видит. Ну, думает, сейчас магазин отстегну, а потом утром клизму соляры поставлю, чтобы на посту не кемарил. Карась-то спросонья и перепугу автомат бросил, думал «чехи» напали, давай орать благим матом да мутузить того. Еле оттащили. Избитый Юрец до сих пор не очухается, трясется весь, бедолага.

– Так ему и надо, мудаку!

– Карась – бугай здоровый, такому лучше под кулак не попадайся! По стенке размажет.

– Глянь, Шило чешет! – Ромка кивнул в сторону моста.

– Похоже, к нам направляется, пистон очередной ставить.

– А то как же! С проверкой идет.

– Командарм хренов.

– Нет, что не скажи, а все-таки крутой мужик, наш ротный! Говорят, он в чеченскую кампанию командиром разведроты был.

– Да хоть папой римским! Не спится ему, козлу. Ни днем ни ночью от него покоя нет. Вчера заставил меня как Папу Карлу с Джоном Ведриным до посинения таскать коробки с лентами для КПВТ, несколько «бэтров» снарядили под завязку. Совсем задолбал, мудила! Другое дело – Терентий!

– Да, Николясик, мировой парень! Нашего брата, солдата, в обиду никому не даст!

– Что, сынки, тяжело? Гонору-то у вас много, видно, дома откормили на сосисках и сметане! Закуривайте! – присев на бруствер, Шилов протянул пачку сигарет уставшим солдатам. Обнаженные по пояс, рядовые, воткнув в грунт лопаты, закурили и примостились рядом. Припекало. Громко стрекотали неугомонные кузнечики. Черенки лопат сразу же облепили стрекозы, которых осенью здесь великое множество. Над выжженной солнцем степью плыло, переливалось прозрачными волнами, словно отражаясь в воде, горячее дыхание земли. Иногда со стороны моста через Терек слышалось недовольное ворчание бронетехники. Говорить не хотелось, курили молча. Смахнув рукавом со лба и носа капельки пота, Шилов достал из нагрудного кармана затертый почтовый конверт.

«…Миша, любимый, мы тебя так ждем! Милый наш, любимый и дорогой папочка! Не знаю, дойдет ли эта весточка до тебя. Как вы там? Я с ума схожу, думая о тебе. Ну почему ты не пишешь? Миша, милый, мы очень скучаем, Сережка каждый день спрашивает о тебе. Когда ты вернешься, когда там все закончится? Не представляю, как вы там с Колей… Миша, миленький, приезжайте поскорее, берегите себя. Молимся за вас…». На обороте листочка из ученической тетрадки были изображены детские цветные каракули Натальюшки, издалека напоминающие цветочки, домик и солнце.