Щенки и псы войны

Обстановка довольно сложная: на их направлении наблюдалось большое скопление боевиков. Около двух тысяч. Разведка на днях засекла в ближайшей станице несколько «КамАЗов» с вооруженными людьми. Готовился, похоже, прорыв на Кизляр. Спешно стали окапываться, укреплять линию обороны, вчера для усиления подогнали легкие танки. Почти каждую ночь обстрелы с чеченской стороны. Какая-то сволочь постоянно внаглую долбит позиции из автоматического гранатомета, со стороны Сары-Су иногда бьет миномет. Пацаны бздят, боятся лишний раз голову высунуть из окопа. Первые дни для них были самыми тяжелыми, просто кошмарными. Даже обделались некоторые. Я их прекрасно понимаю. Самому довелось побывать в их шкуре, тогда, в 96-ом, под Грозным. При минометных разрывах такой испытываешь животный страх, что ничего уже не соображаешь, что с тобой творится! И кто ты такой на этом свете! А они еще мальчишки! Чего они, сопляки, в жизни видели? Но ничего, привыкнут. Хорошо, хоть днем все спокойно, степь прекрасно просматривается. Ночью, бывает, срабатывают сигнальные мины: может, чеченцы ползают, а может, суслики или черепахи задевают. Вчера подстрелили солдата, который ходил в дагестанское село менять тушенку и, возвращаясь, зацепил «эмэску». В темноте взвились сигнальные «звездочки», часовые открыли огонь. Повезло шкету, счастливо отделался. Чудом остался жив. Ногу прострелили, когда молотили очередями в сторону вспышки. Случается, какой-нибудь абрек пробирается в темноте между двумя заставами и открывает огонь. А мы, как идиоты, долбим всю ночь друг друга. На прошлой неделе ездили с начальником штаба в соседнюю бригаду. Ваххабиты блокпост у них в Тухчаре атаковали. БМП из «граников» сожгли. Остатки «калачевцев» в село отступили, где и приняли последний бой вместе с дагестанскими милиционерами. Захваченным в плен солдатикам боевики отрезали головы. Зрелище, скажу, жуткое. Нелюди! Как сейчас, перед глазами стоят истерзанные тела пацанов. Настоящее зверье! Похоже, арабы-наемники. Они с нашими особенно не церемонятся. У нас, слава богу, потерь пока нет. Только несколько раненых».

На рассвете в караулку ввалился угрюмый капитан Терентьев, шурин Шилова. Молча расстегнул портупею и зло швырнул на бушлат, лежащий на топчане.

– Николай, ты откуда? – обернулся к нему Шилов, склонившийся над столом. – Как ошпаренный!

– Из штаба с Кучеренко приехал! Ребят из спецназа положили в Новолакском районе!

– Как положили? – встрепенулся капитан.

– Свои положили! Понимаешь?

– Как свои? Ты чего городишь-то?

– Армавирский спецназ брал высоту, выбил оттуда «черножопых духов». А тут штурмовики и вертолетчики налетели, то ли спутали, то ли координаты были неверные, ну и проутюжили своих из «нурсов» и пушек в несколько заходов. Тридцать четыре бойца завалили, дебилы! На сигнальные ракеты, суки, не реагировали.

– Да что они, ослепли, скоты?!

– Помнишь? Под Карамахи тоже своих раздолбали. Летуны хреновы!

– Эти-то тут ни при чем. Штабисты бляди! Скоординировать совместные действия не могут.

– Кому-то явно звезд захотелось!

– Суворовых развелось как собак нерезаных! Мудаки штабные! Привыкли игрушечные танки по песочнице двигать да жирными животами и лампасами трясти!

– Да, Мишка, кругом сплошной бардак.

– Суки!

– А ты-то чего не спишь, филин старый, ведь сутки, поди, на ногах провел?

– Да вот письмецо Ленке решил черкнуть, беспокоится все же. Позвонить не удалось. Да и не спится чего-то, тревога какая гложет.

– От меня привет сестричке. Да напиши, если матери будет звонить, чтобы не брякнула ей, что мы здесь с тобой прохлаждаемся. Вся испереживается старушка, а у нее сердце больное.

– Что я, совсем дурак? Конечно, черкну, чтобы не сболтнула лишнего.

– Я, пожалуй, сосну немного, намотался… В ночь опять заступать. Эх, счастливый ты, Мишка. Ленка – красавица, дом, детишки…

– Не знаю, чего вы все ищете, ваше благородие, капитан Терентьев? Уж давно бы бабу завел, чем по общагам мотаться!

– Пока не встретил такую, какую хочу. Видно, не судьба! – вздохнул Николай, закрывая глаза.

– Пора семьей обзаводиться, ведь не мальчик уже.

– Еще успею под каблук-то.

– Не нагулялся еще, кобелина?

Кончив писать, Шилов запечатал конверт и взглянул на спящего на бушлате шурина.

«Да, непонятно, чего бабцам надо? Такой красавец пропадает! Да будь я на их месте, я бы такого молодца не упустил. Он бы у меня вот где был», – вояка сжал кулак.

Было около двенадцати часов дня, когда Николай Терентьев проснулся. Побрился. Выглянул наружу. Шилов, бодро прохаживаясь перед построенным взводом, вовсю материл солдат.

– Придурки хреновы! Вам что, жить надоело? Хотите, чтобы какой-нибудь Мамед-Ахмед вам кишки на кинжал намотал? Хотите своим родителям цинковый подарочек приготовить? Сукины коты! Вам, тупорылым, русским языком было сказано! Рас-по-ло-жение части не покидать! – отчитывал невыспавшийся раздраженный Шилов перед строем двух рядовых, которые самовольно покинули заставу и отправились за яблоками в ближайший брошенный сад.