Шарлотта Исабель Хансен

Вот черт! Паршивая газетенка. Таблоид недотраханный… «Мы постарались внимательно и без спешки проанализировать присланный Вами текст». Без спешки? Да уж точно, не спешили, это заметно! «И мы пришли к выводу, что, к сожалению, печатать его не стоит». К сожалению? К сожалению? «Тема сама по себе представляет безусловный интерес, как и рецензируемая книга, однако нам представляется, что в предложенном тексте не удалось удержать достаточно высокий уровень». Не удалось удержать достаточно высокий уровень? Что же это, к чертовой бабушке, за такой достаточно высокий уровень, хотелось бы узнать? «Тем не менее мы взяли на заметку Ваши данные, а так-же приняли во внимание Ваш очевидный интерес к рассматриваемой проблеме и потому прикладываем к данному письму заключение литконсультанта, которое, мы надеемся, прольет бальзам на Ваши раны». Бальзам? На раны? И кто это, к дьяволу, сказал, что кому-то нужен какой-то там бальзам? Какие еще такие раны? Кто там, к едрене фене, решил, что нужно врачевать раны? Заключение литконсультанта!

Вот как, теперь готовься к тому, что завалят заключениями литконсультантов. Ну это уж слишком, чтоб им неладно было! «В подготовку текста об опубликованном в прошлом году исследовании Арнольда Роджерса «The significance of memory lost»[23] посвященном Прусту, несомненно, вложено немало труда». Ага, вот именно! «Однако, к несчастью, сам этот текст создает больше проблем, чем их решает». К несчастью? Проблем? «По всей видимости, автор текста заблудился в дебрях академических хитросплетений». Заблудился? В дебрях академических хитросплетений? Он что, издевается, этот так называемый литконсультант? «В литературоведческих кругах произошло некое обесценивание таких понятий, как неидентичность, фрагментация субъекта, повтор и метонимия, не говоря уже обо всех тех понятиях, которые призваны выявить референциальные/нереференциальные возможности языка». Обесценивание? Он что, не в состоянии увидеть, для чет я пользуюсь этими понятиями? Да кто же это, к дьяволу, навалял такую бурду?

Ярле скинул куртку, бросил ее на спинку кухонного стула.

Невероятно, подумал он. Просто невероятно, на фиг, как можно поступать так с людьми? Тут возвращаешься прямиком с воодушевляющей встречи с одним из виднейших академических умов Норвегии, и Швеции тоже, Робертом Гётеборгом, — и не просто воодушевляющей встречи, но также и глубоко человечной, осенило его, глубоко и основополагающе гуманистической и человечной встречи, более того, с такой встречи, которая будет помниться всю жизнь, подумал Ярле, с такой встречи, которая действительно помогает осознать, что следует понимать под способностью прощать и человеческой суверенностью, подумал он, и это с подачи одного из виднейших академических умов Норвегии, и Швеции тоже, чтобы не сказать — всей Скандинавии, который в дополнение к этому без экивоков называет мои исследовательские работы, посвященные Прусту, блестящими; возвращаешься с такой встречи накануне того дня, когда твоей дочери предстоит отметить единственное в своей жизни семилетие, свой первый день рожденья у своего настоящего отца, и возвращаешься разгоряченный и настроенный на духовный позитив — вот именно, на позитив, — и планируешь в предстоящий день рожденья устроить и то и это — и тут эта жеманная дилетантская газетенка преподносит тебе вот это? Да кто-же это, к черту, накропал такое дерьмо?

Ярле так и приник, оскорбленный, к столешнице, опершись на нее и перелистывая основательное заключение, которое редакция «Моргенбладет» приложила к своему письму, пока не добрался до последней страницы. Должна же там быть подпись автора?

Хеннинг Хагеруп.

Ярле вздрогнул.

Хеннинг Хагеруп.

Он сглотнул, с трудом перевел дух и не сел, а чуть ли не упал на кухонный стул и заново перечитал заключение.

«В то же время не следует забывать и о том, что автор, безусловно, овладел стилистическими средствами языка и обладает несомненными способностями к аналитическому мышлению, что он и демонстрирует в тех редких случаях, когда ему удается освободиться из-под влияния возведенных им на пьедестал теоретиков».

Хеннинг Хагеруп.

Ярле так и сидел с письмом в руках, пока вдруг не заметил, что даже кончики пальцев у него покраснели. Ну ни фига ж себе!

Ему пришло письмо от Хеннинга Хагерупа!

Разгромное письмо.

Но письмо же!

По телу растекалось неслышное ликование. Меленькие сладкие ощущения, как если бы ему было четырнадцать лет и он вот только что пообжимался с девушкой; в суставах и мускулах забегали мурашки возбуждения.

Черт подери!

Он закусил нижнюю губу.

Письмо!

От Хеннинга Хагерупа!

Ха!

Разве Хассе или Ариллю когда-нибудь светило получить письмо от Хеннинга Хагерупа? Разве хоть кому-нибудь из тех, с кем он был знаком, светило получить письмо от Хеннинга Хагерупа?

Нет.