— Нет, владыку Шардика нельзя подчинить человеческой воле, потому что он — божья сила. Но Песнопение, возносимое с искренней верой и бесстрашием, сродни той власти, какую мы имеем над оружием. Оно на время подавляет его природную свирепость, а когда Шардик привыкает к нему, он благосклонно принимает Песнопение как должное поклонение, нами воздаваемое. Тем не менее, Кельдерек… — она улыбнулась, —
— Сайет, почему вы отпустили барона? Ведь он ненавидит владыку Шардика.
— По-твоему, мне следовало убить Бель-ка-Тразета? Ответить на его жестокосердие еще большим жестокосердием? Что хорошего вышло бы из этого? Он не дурной человек, а бог видит все. И разве сам ты не просил у него прощения, когда он уходил?
— Но неужели вы верите, что он оставит владыку Шардика в покое?
— Я верю, как верила всегда, что ни барон, ни кто-либо другой не в силах помешать владыке Шардику исполнить то, что он пришел исполнить, и возвестить то, что он пришел возвестить. Но повторю еще раз: нам не дано предугадать последствий и остается лишь смиренно ждать. Измышлять собственные цели и использовать владыку Шардика для их достижения было бы святотатством и безумием.
— Я внял вашим словам, сайет, но позвольте теперь и мне дать вам совет. Служить владыке Шардику надлежит с таким усердием, с каким мужчина готовит оружие, которым ему предстоит сражаться за свою жизнь. Поклонение ничего не дает небрежным и нерадивым. Мне доводилось встречать людей, чья вера, будь она крышей, ими настланной, не выдержала бы и получасового дождя; и у них даже не хватало ума задуматься, почему вера оставляет их сердца холодными и не дает им ни силы, ни утешения. Владыка Шардик поистине сила божья, но его почитатели пожнут лишь то, что посеют. Сколько всего у нас женщин, здесь и на Квизо, искушенных в Песнопении и способных служить владыке Шардику без страха, как в стародавние времена?
— Пока точно не знаю — вероятно, не больше десяти-двенадцати. Как я уже говорила, дело здесь не только в умении и отваге, ибо сам владыка Шардик может принять одних и отвергнуть Других. Ты же знаешь, как оно порой бывает: какая-нибудь девочка в Ортельге сызмалу учится ремеслу танцовщицы и мечтает покорять сердца знатных бекланцев, но потом вырастает нескладной, толстой или слишком высокой — и на том все кончается.
— Нам необходимо выяснить, кто годен, а кто нет, сайет. Певчие Шардика должны быть надежными, как ортельгийские канаты в бурю; охотницы Шардика должны быть бдительными и неутомимыми. Сейчас он будет бродить по лесу, и пока он бродит, мы сможем выполнить нашу работу, если только хватит времени.
— Времени? — переспросила тугинда, останавливаясь и поворачиваясь к нему; Кельдерек вновь увидел перед собой рассудительную простую женщину, которая встретила его под Ступенями с половником в руке. — Если хватит времени, Кельдерек?
— Да, сайет. Потому что рано или поздно Шардик доберется до Ортельги — или Ортельга доберется до него. Тогда он либо одержит победу, либо будет уничтожен, но в любом случае исход дела будет зависеть единственно от нас с вами.
15. Та-Коминион
Кельдерек сидел на корточках в темноте, напряженно прислушиваясь. Ночь была безлунная, а свет звезд сквозь древесную сень не пробивался. Охотник услышал медведя неподалеку и попытался понять, не удаляется ли тот. Но мгновение спустя опять наступила тишина, нарушаемая лишь гортанным кваканьем лягушек в отдалении. Немного погодя его настороженный слух уловил приглушенное ворчание. «Успокойся, владыка Шардик! Успокойся, мой повелитель!» — призвал Кельдерек и распластался ниц на земле в надежде, что медведь умиротворится, почувствовав его спокойствие. Вскоре он осознал, что впивается пальцами в мягкую землю и напрягает все мускулы, готовый в любую минуту вскочить на ноги. Охотник боялся не только владыки Шардика, растерянного и подозрительного; он испытывал страх еще и потому, что знал: сам Шардик тоже боится — непонятно чего.
Последние четыре дня медведь бродил по лесу и открытым прибрежным склонам: иногда шумно плескался среди тростниковых зарослей у южного берега, иногда уходил вглубь острова и забирался на гряду, но все время понемногу перемещался на восток, в сторону Ортельги, укрытой за защитной полосой леса, полной ловушек и частоколов. День и ночь почитатели Шардика следовали за ним. В душе у всех горел страх насильственной смерти, преодолеваемый исступленной надеждой и верой — надеждой неизвестно на что и верой в силу владыки Шардика, вернувшегося к своему народу через огонь и воду.