Шарады любви

— Как вы смеете! — воскликнула Даниэль, вырвавшись из железных объятий супруга.

Утром ей уже нанесли физическое оскорбление, но это было там, в тюрьме. А сейчас такое же обращение с ней позволил себе самый близкий человек, всегда почитавший ее тело как святыню. Человек, которому она сама беззаветно верила во всем…

— Хватит! — Джастин схватил жену за обе руки, предупреждая готовые обрушиться на него потоки ругательств. — Я не допущу, чтобы вы нанесли вред себе и нашему ребенку!

Он повалил жену лицом вниз на смятую кровать, стиснул обе ее руки за спиной и так держал несколько мгновений. Даниэль тихо застонала и сдалась, удивляясь сама себе. Она еще подумала о том, сумеет ли когда-либо простить подобное насилие своему супругу…

— Извините меня, — прошептала она почему-то по-французски.

Руки Линтона тут же ослабели. Непреодолимое чувство жалости вдруг охватило его. Он осторожно укрыл Даниэль одеялом и сел в шезлонг у окна. Прошло немного времени. Всхлипывания в кровати сменились чуть слышным причмокиванием. Затем дыхание стало спокойным, ровным, и Джастин понял, что опиумный напиток начал действовать…

Глава 18

Даниэль проснулась примерно через восемь часов. В горле у нее саднило, а голова была как в тумане: наркотик все еще давал о себе знать. Однако в теле чувствовалась приятная расслабленность и успокаивающая вялость. Снова что-то родное и бесконечно дорогое шевельнулось под сердцем, словно напоминая — все в порядке. В ответ Даниэль нежно побарабанила кончиками пальцев по своему животу.

В комнату заглянула Молли:

— Миледи?

— Который час, Молли?

— Около десяти часов, миледи.

— Принесите мне, пожалуйста, чаю. Очень хочется пить.

— Мигом!

Молли побежала вниз. Граф наказал ей немедленно сообщить ему, если графиня проснется, но горничная проявила смелость и вначале занялась чаем.

Во всем доме царила гнетущая тишина, захватившая даже помещения для прислуги. Малькольм и Томас в красках обрисовали все, что произошло в тюрьме, с особенным восторгом расписывая героическое поведение графини. Даже Бедфорд, который обычно не оставался в восторге от выходок молодой хозяйки, на этот раз оценил ее самоотверженность.

Но когда со второго этажа стали просачиваться слухи о раздоре между супругами, вызванном этими событиями, все домашние пали духом. Им оставалось только надеяться, что все в конце концов утрясется.

Лишь Питер Хавершам оставался в неведении. Положение секретаря не позволяло ему задавать вопросы на подобные темы ни слугам, ни своему угрюмому хозяину. Питеру было известно только, что произошло нечто ужасное, после чего он получил от хозяина краткое указание организовать переезд всей домашней челяди на некоторое время в Дейнсбери, причем без лишней огласки.

Молли принесла чай и поставила на столик около кровати Даниэль. Затем расчесала ей волосы, смыла холодной водой с лица остатки сна и сказала:

— Милорд просил сказать ему, как только вы проснетесь, миледи. Вы разрешите?

— Конечно, Молли. Благодарю вас за терпение и преданность. И не бойтесь, что ваше промедление будет иметь какие-то неприятные последствия.

— Нет, миледи, я не боюсь!

Молли улыбаясь присела перед госпожой и вышла. Даниэль же принялась за свой чай; этот горячий ароматный напиток всегда восстанавливал ей силы, а сейчас они были ей нужны, как никогда прежде. Предстояла решающая схватка с супругом за свою самостоятельность. От результата этой схватки зависела судьба их семейной жизни, которая могла или наладиться, или окончательно рухнуть. Но во всех случаях Даниэль твердо решила не уступать.

Джастин, в одиночку покончивший с пресным и безвкусным, как ему показалось, ужином, сидел в библиотеке у камина и уныло смотрел на огонь. Кто-то осторожно постучал в дверь.

— Войдите, — недовольно буркнул граф. Дверь открылась, и на пороге возникла Молли:

— Миледи проснулась, сэр.

— Благодарю.

Молли вышла, а граф еще несколько минут смотрел в камин. Потом тяжело встал, вышел в холл и медленно стал подниматься по лестнице. Джастину казалось, что еще никогда он не выглядел таким жалким, как сейчас. Ведь он был почти готов к тому, чтобы сделать свою жену несчастной. Но что ему оставалось? Если Даниэль не может сама блюсти себя, то ответственность за нее ложится на мужа. Тем более что она, несмотря на свои девятнадцать лет и уже порядочный жизненный опыт, только-только вышла из детского возраста.

Когда Джастин вошел в спальню к Даниэль и увидел на подушке ее изможденное лицо, он еще больше утвердился в своем намерении.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, взяв жену двумя пальцами за подбородок, повертывая ее лицо к свету и внимательно осматривая царапины. Они были чисто промытыми, но все еще свежими.

— Расстегните халат, — приказал он.

Даниэль послушно расстегнулась, обнажив два больших синяка на груди и несколько царапин. Джастин тщательно обследовал их и удовлетворенно кивнул. Даниэль снова застегнула халат и опять опустила голову на подушку.