Шапка Мономаха

– Благодарствую, князь, – пробурчал Медведь, повторив слова боярина, и боком тиснулся к двери.

В сенях его нагнало шипенье Беловолода:

– Куда, волот, торопишься? Исполняй свое обещание.

Добрыня снял с пояса калиту на шнурке, бросил в руки волхву. Тот жадно схватил, вытряс на ладонь солнечный камень, страстно зажал в кулаке. Храбр молча зашагал дальше.

На дворе он хотел было завести разговор со стариком, поведать, как обхитрил волховника. Янь Вышатич, сжав зубы, скрипнул:

– Уйди, Христа ради.

Добрыня в великом недоумении и обиде смотрел, как старик, сгорбясь на коне, выезжает со двора.

…Пир был нешумен и необилен. По чести сказать, князю Олегу и веселиться было не о чем. Но дружине иных поводов для пира кроме верной службы князю не требуется. Пир – и награда дружине, и любовь князя к своим мужам, и поддержание в них ратного духа. Однако в малом пиру чести все же меньше, чем в большом, когда и сама земля бывает хмельна от пролитых на нее меда и браги.

Янь Вышатич сидел посреди застолья скушный. Добрыня вливал в глотку одну кружку за другой, и с каждой становился мрачнее, а на вид звероватее. Книжник, пригубив чашу, в который раз вставал и откланивался. Два Олеговых дружинника, меж которыми князь усадил чернеца, клали ему на плечи руки и возвращали на скамью.

После пятой круговой чаши князь изумленно воззрился на опустевшее место Яня Вышатича.

– А где?..

– Нездоров боярин, – отговорился Добрыня, тяжело подняв себя со скамьи.

Он подошел к Нестору, рукой отодвинул дружинника, сел на его место. Княж муж, схвативши со стола серебряную корчагу с вином, собрался уже затеять бой, но увидел вопрошающий взгляд Медведя и охладел.

Добрыня отломил кусок лосятины и положил на блюдо перед Нестором.

– Угощайся, отец, раз князь угощает.

Книжник оторвал мясное волоконце и отправил в рот.

– А теперь скажи, – продолжал храбр, – какой упырь старика покусал? Я ради дела оберега своего не пожалел, отдал волховнику. А он теперь и видеть меня не желает, будто я ему глаза мозолю. Чем я ему в душу наплевал?

– Ты отдал свой камень волхву? – переспросил монах. – Для чего?

– Чтоб князья миром поладили, – пробурчал Добрыня. – Ты не тревожься, он не сможет творить волшбу с этим камнем. Я поутру снес его в церковь и окунул в крещеную воду.

– Простодушен ты, Добрыня, – вздохнул книжник. – Волшбу творят не камнем и не иным чем, а одной лишь бесовской силой. Впрочем, святая вода не повредит.

– Угу, – отозвался Медведь.

– А на боярина ты не держи обиду…

– Эй, отче Нестор, – перекрикнул князь хриплого песельника, дравшего струны гуслей. – Понеже ты теперь не холоп, окажу тебе честь – садись со мной рядом.

– Чересчур велика для меня честь, князь, – встав, поклонился монах. – Отпусти душу на покаяние.

– Не пущу, отче. Дорог ты мне! Эй, мужи братия, помогите черноризцу, коли сам не в силах дойти.

Двое дружинников подхватили монаха под руки, перемахнули через скамью и, живо приведя к князю, тем же образом усадили одесную. Расторопный холоп поставил перед ним чашу, наполнил вином.

Песельника сменили скоморохи с трещотками и бубнами, заскакали меж столов по-козлиному, задрыгали ногами.

– А что, Нестор, – наклонился к монаху князь, – не слыхал ли ты о сокровищах, укрытых в пещерах под Феодосьевым монастырем?

– Слыхал, князь, и не я один, – косясь на нечистые пляски, ответил книжник. – Об этих сокровищах всякому ведомо, кто читал житие блаженного отца нашего Антония.

Олег Святославич подпер голову кулаком, задумался.

– А при чем тут Антоний? Кто посмел разгласить тайну в житийном писании?! – Князь хотел плеснуть гневом, но размягчивший его хмель не дал разгореться ярости.

– Нет в том никакой тайны, князь. Учитель наш Антоний, устроивший в горе обитель, сперва вселился в готовую пещерку, ископанную в древности варягами. Некогда варяги, ходившие к грекам для торговли, хоронили там свои богатства. Но однажды так случилось, что они не вернулись из греков, а сокровища остались. И доныне лежат там зарытые, однако никто не знает, в каком точно месте.

– Не монастырь, а казнохранилище, – пробормотал Олег, запив услышанное добрым глотком меда. – Что ж князь Святополк? Читал это житие? Знает о варяжской пещере?

– Это мне неведомо, князь.

– А если узнает и велит раскопать пещеры?

– Доныне Бог не попустил святотатства, – уклончиво ответил Нестор. Но слишком хорошо он представлял себе нрав Святополка Изяславича, чтобы не усомниться в действиях киевского князя.

– А о пропавшей казне моего отца, князя Святослава Ярославича, ты ничего не слыхал? Может, в монастыре кто поминал о ней?

Раздумья Нестора прервал вопль:

– Пожар, князь!

…Горело владычное подворье. Прозевавшие огонь холопы бегали по двору с ведрами и корчагами, мешались под ногами у Добрыни. Он рычал на них, распихивал тумаками и требовал топор.