Шантаж

— А посадница у вас, люди добрые, одна-одинёшенька. Она посаднику Елнинскому — жена верная, жена венчанная. Вот она тут лежит, свежее-преставленная. А у кого слову моему веры нет, у кого каки сомнения — так подходите сюда, полюбопытствуйте. (В толпе происходят активные перемещения. Посадских, которые до сих пор плотно стояли вокруг телеги, отодвигают городские. Куча междометий и возгласов крайнего удивления от опознания. Поехали дальше)

— И всё-то вам, люди добрые, сведомо, и все смыслы-то вами поняты. И что баба-то — мертвым-мертва. Голова-то у нёё — пробитая. Головушкой-то она на бел-горюч камне лежала-то. А и платья-то на ней никакого нетути. Не разбойнички-то её наряд рвали-то, не звери лесные дикие. Заблудила она, видать, закурвилась. Вон посадские говорят — нагишом-то она по лугу ночью бегала, с полюбовничком-то она развратничала. А вот чего вы, люди добрые, не знаете, про что ещё не ведаете, так про то, чего она на лужок пошла, что это за лебедь сизокрылый, с кем миловалась.

— С кем… хто… а ну скажи… а ты откуда… брехня… а ты мальцу рот не затыкай — сбрешет — выпорем… сами решим… говори малой…

— Там на лугу, возле покойницы, грамотка валялась. Вот она.

— О… у… ё… где… покажь… да не дави ты… чего в ней-то… а кому… малец-то чей… да што там — есть хто грамотный… дьячка куда дели…

Я уже вытащил из-за пазухи берестяную грамоту. Абсолютная правда — я её на лугу возле покойницы подобрал. После того, как с неё платье стащили. Не разбойники и не звери — мои люди.

Итак, план «В» с шантажом посадника тоже провалился. Скрытно доставить тело упокойницы потенциальному потребителю секретной информации и такового же, но натюрморта — не удалось. Двор набит людьми. Человек 300. Блин! Как же я попал! И чем дальше — тем глубже. Попадизм нарастает, и остаётся только накручивать одну гадость на другую. Надеяться на лучшее и бежать быстрее. Не быстрее ветра — быстрее света. Тогда, может, и не поймают. Потому что не увидят. «Больше газа — меньше ям» — русская водительская мудрость. По газам, Ванюша. Переходим к плану «Г». План… вполне «Г». Но другого у меня нет.

Прямое и публичное оскорбление посадника создаёт между нами «личные неприязненные отношения». Что ставит под сомнение законность любых его действий против меня. В третьем тысячелетии — основание для отвода судьи. Здесь… Фигня, конечно. Но мне и так должны голову оторвать. Так что — одна из двух очень слабых надежд. Вторая — раскачать толпу. «Вздымающаяся волна народного гнева…». И, под шумок, вытащить Акима. Бред утопающего в собственном дерьме. «Утопающий хватается за соломинку». А за что хвататься утопающему в «Басманном правосудии»? За Страсбургский суд? Страсбург тут есть. Только пользы от него на «Святой Руси»… как в «Демократической России».

Так что — всё сам. Зачитываем грамотку. В голос, с выражением. И я погнал, почти не заглядывая в текст. А зачем? Мы ж её с Кудряшком не так давно придумывали, не забылось ещё.

— «От зайчика лисичке»…

— Чего? Да ну… про зверьё какое-то… не, то — про мыто — три гривны оставят, а лисицу не надо… ты где видал, чтобы зайцы грамотки писали?… В стране Ефиопии такие зайцы, грят… А лисицы?… Да помолчите вы — не слыхать! Чти дальше, малой.

— Глава 123

Дальше пошёл «древнеегипетский» вариант Кудряшкова послания. Судя по рёготу мужиков и возмущённым взвизгиваниям женщин, Кудряшок обильно использовал здешнюю ненормативную лексику. Я пока разницы не вижу — для меня всё это — древнерусская письменность. Но народ дружно ржёт, краснеет, и некоторые — уши зажимают. Но не сильно — интересно же что там дальше. Детей в толпе пытаются выгнать со двора, они визжат, уворачиваются и протискиваются поближе. Кое-какие пассажи просят повторить — не расслышали. Выберусь живым — придётся над своей дикцией поработать. Мало быть умным, надо ещё быть «умно слышным».

Сначала всё шло хорошо — толпа разогревалась. Смех и комментарии нарастали в мощности и частоте. Иногда приходилось останавливаться, чтобы особо тугоухим — повторили, а особо тугоумным — разъяснили. Разъяснения, судя по откровенному хохоту мужчин и сдавленному смеху женщин, были даже покруче нашего оригинала. Да, если бы из семантики нашего «живаго великорусскаго…» можно было бы добывать соль — мы бы её экспортировали. Да мы полмира ею завалили бы!

В какой-то момент «глас народа» начал стихать. Люди потихоньку стали отодвигаться от телеги, а, главное, перестали жадно и нетерпеливо смотреть мне в лицо, ожидая следующей фразы. Их взгляды переместились ко мне за спину. Я глянул через плечо: на верхней площадке лестницы стояло несколько человек. Среди них и посадник. С мечом на поясе. Он начал неторопливо спускаться. Сейчас меня будут… Вдох-выдох.

«Я коней напою
Я куплет допою.
Хоть немного еще
Постою на краю».

«На краю» в моём конкретном случае — на краю телеги. Осталось только «допеть куплет». Я, старательно заставляя себе не оборачиваться и не снижать голос, выдал в толпу предпоследний пассаж из берестяного послания. Что-то на тему: