Держать форт… Каждый день он молился за этих троих. По Розарию за каждого, перебирая насечки на кольце. Это было нетрудно. Этим можно было заниматься в дороге — что он и делал чаще всего. Где же они были все это время? Костя сказал однажды, что для праведного язычника есть путь открытого противостояния злу. И что он не верит в гибель человека, положившего жизнь на этом пути. И это было… правильно.
Почему именно за них? Почему именно в этом порядке, каждый день, что другое мог забыть, а это — нет… почему? Давидюк, тот, наверное, объяснил бы. Если бы его кто-то об этом спросил. Если бы Эней вообще заметил…
— Что закажете? — спросила официантка.
— Кофе, — сказал Эней. — По одному мне и… мне.
— А сколько тут вас? — спросила официантка. Хороший город Питер.
— Не знаю, — честно ответил Эней.
— Неудачный день?
— В общем, да.
— Ну тогда я вам чашечку черного турецкого принесу. Одну. А потом еще одну, — заключила официантка, — Пока всех не обслужу.
— Спасибо, — искренне сказал Эней. Мэй фыркнула.
— В Одессе бы поинтересовались сначала, кто будет за всех платить, — сказал Ростбиф.
— А в Гамбурге — попросили бы оплатить заказ вперед, — добавила Стелла.
— Хороший город Питер, — повторил Эней вслух, принимая чашку.
Кофе был обжигающе-горьким. У него был вкус кофе и запах кофе. Соседство с любопытной лианой, пытающейся обвить ногу, дела не портило: Эней сказал «брысь» и лиана уползла на стену.
— Значит, Чистилище существует, — он обвел взглядом собеседников и увидел, что у них теперь есть лица. Нормальные человеческие лица. Над желудком заворочалось беспокойство: нормальный кофе, нормальные лица — значит, жди новой пакости…
— Существует… некое положение дел, — сказала фрау Эллерт. — Чистилище — слово не хуже и не лучше всякого другого.
Да, такое объяснение мог дать и он сам — и даже, кажется, давал, себе давал, когда пытался разобраться.
И тут в поле зрения попало какое-то до рези яркое пятно. В ноздри вполз запах — вроде бы табака, но… но какого-то гнусного, нет, не просто скверного самосада — а с особенно гадкой примесью, язвящей обоняние.
Эней чуть скосил глаза — за соседним «стоячим» столиком пил кофе и курил (не придерешься — кафе для курящих) молодой мужчина в голубом хозяйственном фартучке из пластика и ядовито-оранжевых, резиновых перчатках для уборки.
И очки, конечно. Куда ж без них.
Эней поперхнулся кофе. Это не мог быть Габриэлян, потому что Габриэлян не курит. Новый прилив страха обвалился в облегчение. Значит, вот он показался наконец… Фу ты-ну ты. А я тут, понимаешь, с таким трепетом ожидаю…
Внутреннее, разлитое зло было, было страшным. А деятель в перчатках — смешным.
— Смейся, смейся, — деятель сам улыбнулся. — Но сейчас они попросят тебя отправить их. Туда, за дамбу. А ты останешься здесь, в зоне прилива. Тобой в очередной раз пожертвуют. И вот когда за тебя возьмусь я — смеяться будет трудновато.
В зоне прилива… Попросят. Но не просили же. И не попросили бы. Наверняка.
В прилив он почему-то поверил сразу. В «возьмусь» нет, а в прилив — да.
— А ты мне будешь гадости о них рассказывать? — Эней криво усмехнулся. — Да кто ты такой? Я и просьбы не буду дожидаться, — он зажмурился, вспоминая. — Вечный покой даруй усопшим, Господи. Да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. Аминь.
Неизвестно как — но он ощутил, что троих рядом с ним уже нет. Словно теплая волна накатила и унесла. А вот _этот_ — остался: резина хлопнула о резину. Деятель картинно аплодировал.
— Предсказуемо до тысячного знака. Никакого удовольствия — ловить человеков, хоть бы кто что новенькое показал.
— Да и ты разнообразием не балуешь.
— У меня есть набор инструментов. Ими открываются все двери, — неожиданно серьезно сказал деятель и стал страшно похож на того, кого копировал. — Это вопрос времени и мастерства. И терпения.
Эней ничего не ответил. Ему было не до трепа. Свет придавил и измучил, волна пошла обратно, нужно было под землю. Под воду. Куда-нибудь.
Он охлопал карманы в поисках карточки и не нашел. Вот те номер — сейчас угодит в милицию за чашку кофе… Официантка приблизилась — и деликатно вытащила карточку из его руки. Оказывается, обыскивая себя левой, он сжимал ее в травмированной правой.
— Ушиблись?
— Да. Ударил твердый предмет.
— Кофе помог?
— Да, спасибо. У вас прекрасно варят кофе…
— Вам нужно к врачу.
— Мне уже ни к кому не нужно, — Эней заставил себя улыбнуться ей. — Правда. Забудьте, что я есть.
— Я все слышала. У вас кто-то умер.
— Это было давно и неправда.
Вниз, вниз… У людей, идущих навстречу, больше не было лиц мертвецов. У них вообще не было лиц. Расплывающиеся пятна. Лицо было только у шагающего рядом пижона в оранжевых перчатках.
У эскалатора Эней остановился. Внизу плескалась темная вода — и эскалатор уходил под нее. Очередная галлюцинация — но как же смертельно не хотелось в эту воду…
— Ты же говорил — куда угодно? — поддел деятель.
Эней пожал плечами. Если его могут заставить захлебнуться в наведенной воде — то могут и на суше. Разницы — никакой.