Шанс, в котором нет правил [черновик]

— А это — большая игра, — Эней поднял зажатый в пальцах клочок картона. — Проиграть нельзя. Все. Поехали к Бате. Когда «большие маневры» закончатся, пусть мобильные группы остаются в режиме ожидания. Вполне возможны Другие Действия. Ответственный — Цезарь.

— Ты думаешь, что сможешь договориться с этим?

Эней развел руками.

— Не знаю. Смогу ли. Стану ли. Знаю, что хочу посмотреть на него вблизи, — он прищурился. — Очень хочу.

…Он жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот) — и вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход. Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму. Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему. Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки, железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки, и голос диспетчерши юной, красавицы наверняка, и медленный грохот чугунный тяжелого товарняка….

— Они или не они?

— Если они, то раненько прилетели, — сказал Цумэ. — И снайпер сидит.

— А тут только одна точка, вон там, — Кен указал на пешеходный мостик над путями, опиравшийся на две кирпичные башенки в готическом духе, — но оттуда не простреливается.

— А он там и сидит. В дальней от нас башенке.

— Значит, надеются выманить. Шагов десять всего… — Эней задумался. — Фархад, засядешь в ближней. Тот же сектор обстрела, пути отхода лучше. Кен — держишь под контролем проход. Цумэ, зайдешь от путей, твое место — возле домика. Он пустой?

Игорь «прислушался».

— Пустой, заколочен. Крысы.

— Но он же меня засечет, — подал голос Фархад.

— Кто?

— Их снайпер.

— Пусть себе. Хотели бы взять, уже шла бы облава. Все поняли? Пошли.

Он шел, спокойно переступая через рельсы, — темный силуэт на фоне закатной пылающей полосы. То ли манекенщик из модного журнала, снявший дежурную улыбку и забывший нацепить вместо нее хоть какое-то выражение на лицо, то ли облегченная модель Терминатора на рост 178. Цумэ подумал, что Эней даже не подозревает, насколько кинематографично иногда выглядит, а скажи ему — не поймет. Эта сцена — с длинными тенями, алеющим светом, заросшими травой старыми подъездными путями и человеком в длинном плаще так и просилась в фильм в стиле Тарковского. Впрочем, у контактера тоже, видимо, был талант на эффектные явления.

У огня, на каком-то перевернутом ящике сидел страшно сутулый человек лет сорока — или все-таки моложе — в подряпанной кожаной куртке, рыжей водолазке и неопределенного цвета джинсах. Волосы цвета соли с перцем. Короткая «шкиперская» бородка. Человек сосредоточенно размешивал что-то в котелке. Котелок в картину не лез. Он был медный, новенький, сиял, как и положено медному котелку, и надежно висел на очень основательно выглядящей треноге тусклого металла. Запах от котелка шел травяной, острый. А вот человек во все стороны распространял полное благодушие.

— Эней, я на месте, — прошептал в ларингофон Цумэ. — Этого я не чувствую. Осьминог, а не человек. Жаба холоднокровная.

— Варк?

— Не понимаю. Он не фонит. Осторожней.

— Понял. Готовность два.

Эней, стараясь побольше шуметь, подошел и встал прямо перед контактером. Тот еще раз помешал содержимое котелка и поднял голову. Похож контактер был на лемура. Длиннорукий, согнутый, уютный, с большими грустными глазами. Только вот у лемуров не бывает таких мозолей, не валяются у них в дуплах и гнездах и не стоят прислоненными к ящикам длинные железки с почему-то обклеенной переводными картинками гардой и наборной рукоятью из цветного пластика, и не носят они на левом ухе стандартную «ракушку» СБ. А если носят, то это уже гетевские лемуры. И служат они известно кому.

— Добрый вечер, господин Савин, — у лемура был мягкий, хрипловатый баритон. Ненавязчивый, располагающий. Под стать виду. — Я — Андрей Кессель, майор, оперативный отдел, аппарат советника Волкова. Присаживайтесь, пожалуйста. Зодиак будет минут через двадцать. А я пока выдам вам вводную, ну и чаю, когда он заварится.

Эней молча сел на вросший в землю бетонный обломок.

…Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим, там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим, в осенней томительной хмари катился и лязгал металл, и запах цемента и гари над мокрой платформой витал. Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов — и утлый уют неуюта, служебной каморки уют, где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют…

Он не собирался пить чай с этим потрепанным лемуром. Он ждал объяснений.