Шанс, в котором нет правил [черновик]

Да, по всему было похоже на то. Девица посопротивлялась для вида, а может, и на самом деле — но Габриэлян очень эффективно ее обездвижил, а когда они в конце концов оторвались друг от друга, Майя улыбалась.

— Ладно, будем считать, что я тебя простила, Габриэлян.

— Жаль, — искренне сказал Габриэлян. — Я бы еще поизвинялся.

— Прекрати, — сказал Король, — хороший же ресторан, жалко.

— В прошлый раз, между прочим, это был ты. Кстати, — Габриэлян покосился на все еще открытую форточку, — в этот раз тоже.

Принесли гитару, на грифе которой болтались кастаньеты. Кастаньетами завладела Русалочка. И тут Олег щелкнул челюстью еще раз: Майя играла вполне прилично, не для компании прилично, для сцены. И пела. Голос-то был ничего особенного, но зато техника и драйв — будь здоров, не кашляй, и очень скоро Олег орал вместе со всеми: «Ай, звездная полночь, ай, Чёрное море!»

— Майя, — песня закончилась, Олег хватил вина и снова обнаглел. — Продолжим мой ликбез. Если это симпатия, то получается, ты… э-э-э… боишься Вадима Аровича?

— Конечно, — то ли в шутку, то ли всерьез ответила девушка. — А ты?

— Да, но я, э-э-э… — Олег сообразил, куда его понесло и лихорадочно начал искать выход, — не ем клубники, — с облегчением выговорил он. — И соус этот в первый раз вижу.

— Оставь кота в покое, — сказал Габриэлян, — от меня мое собственное отражение по утрам шарахается. Никак не привыкнет.

— А придется, — засмеялась Ира. — Все, коготок увяз.

Майя смотрела на Олега с любопытством.

— Где ты подобрал такого роскошного котика, Габриэлян?

— Примерно там же, где и тебя. Кругами тремя ниже.

Майя на миг переменилась в лице, стиснула гриф гитары.

— Кстати, о кругах. Песню хочешь свеженькую?

— Давай, — Габриэлян снял очки, положил их в футляр, футляр — в карман пиджака, пиджак швырнул через комнату. Обслуга подберет и повесит как надо, не впервой.

Майя взяла аккорд — тихо, даже осторожно.

— Рассвет был холоден и ал,
Я въехал в город свой.
Наперерез мне прошагал
Вооруженный строй.
Не слышен был военный горн,
Молчал и барабан —
Лишь ангел колокола стон
Донес к ним сквозь туман…

Удары пальцев по струнам становились все более решительными, темп и ритм сделались такими, что под песню с равным успехом можно было и танцевать, и маршировать — неопровержимое свидетельство того, что песня ирландская. Это во что же такое Майя с этим своим напором влетела, что ее у тех же ребят пришлось отнимать?

Неси наш клич, гусиный клин,
К английским берегам.
Умрем мы или будем жить —
Но не сдадимся вам.
Как Де Валера бил врага,
Как Пирс погиб от ран —
Их имена хранит страна,
Их сон хранит туман…

Олег вдруг услышал второй голос, просто напевающий мелодию без слов, с сомкнутыми губами. И в очередной раз удивился, узнав голос Габриэляна.

Перевел взгляд на Короля с Ирой — девушка уже сидела у Миши на коленях, и невесомо-белая блузка на ней была расстегнута на три верхние пуговицы, а рубашка Короля — до брючного ремня. Кореянка и Кессель походили скорее на давно женатую пару, нежели на гетеру и клиента. Они неторопливо пили вино и угощались корейскими блюдами, оба явно знали в этой кухне толк и умели извлечь из нее максимум удовольствия, и Олег подумал, что вот так же вдумчиво и неторопливо они будут трахаться. А Русалочка больше обращала внимания на Майю, чем на своего подопечного. Ну да, вдруг понял он. Мастер-гейша и ученица. Сразу бы догадаться ослу.

Песня о безнадежном восстании и о людях, пропавших в тумане, стихла. Габриэлян, приобняв Майю, проговорил задумчиво и медленно:

— Отец Чарльз о'Нейл. Песня о Пасхальном Восстании тысяча девятьсот шестнадцатого года. У тебя тут несколько неточностей. «Ангел» — это колокол и есть…

— Я знаю. И что Де Валера пережил восстание, а Пирса на самом деле расстреляли.

— Ему еще повезло, — сказал Габриэлян. — Незаслуженно. Пирс был человеком, в котором отвага и ум соотносились как четыре к одному. А щели заполнялись патриотизмом. Что они думали, о чем они думали… затевать мятеж в шестнадцатом году, посреди мировой войны, когда десятки тысяч ирландцев воюют на континенте и у страны в кои-то веки есть общее дело со всей остальной империей. Это было, кажется, первое восстание в истории Ирландии, которое вообще никто не поддержал. Его тогда, в шестнадцатом, восприняли как предательство, как удар в спину своим. — Габриэлян дернул щекой. — И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что так и будет — да они и понимали. С самого начала собирались красиво умирать. Кейсмент привез груз винтовок — его и встретить-то никто не пришел… Захватили главпочтамт, провозгласили республику, пару дней постреляли — и баиньки по рвам. Еще одна страничка в мартиролог. Конец цитаты.