Шанс, в котором нет правил [черновик]

Габриэлян сел в свободное кресло и подсоединил к терминалу планшетку. Когда не знаешь, с чего начать — начинать можно с чего угодно. Вызвал Семенюка — начальника охраны Цитадели. Точнее, почти бывшего начальника охраны. Что делал Струк ночью? По какому каналу с ним связывались обычно? А в экстренных ситуациях? Какие распоряжения он отдал напоследок? какими соображениями руководствовался, взяв машину? Когда в точности выехал? Кто мог знать, куда? Кого из охраны взял и почему? Какими делами занимался последнее время? Личные вещи? Информационные носители? Допуск? Ах, у г-на Речицы? Нельзя ли попросить его…

Спустя четыре часа, Габриэлян обнаружил, что глаза у него не закрываются, а поперек горла стоит малый кухонный набор. Он встал, прошел в ванную, умылся. Упырь, как есть упырь. И пластика поплыла. Это был странный побочный эффект работы с несколькими большими массивами информации — легкое опьянение. Вернее, легкое похмелье, как его в книжках описывают. По логике, нужно выпить пива. То есть, переварить еще какой-нибудь кусочек данных.

Речицу было жалко. Человеком он оказался по местным меркам неплохим — из тех, что не делают гадостей без прямого приказа — просто немножко слишком жадным и недостаточно дальновидным. Если бы он сам понял, что он тут накопал, с ним можно было бы разговаривать и брать его на борт. Но он не понял. Он не понял, что у него на самом деле вышло с военными. И потому в команду все-таки не годился. И оставлять его тоже было нельзя.

Кроме того, из записи на КПП Габриэлян узнал, что Речица покинул Цитадель за сорок шесть минут до выезда Струка и Савицкого и за час и восемь минут до их гибели. То, что данные за несколько часов не подчистили, было само по себе поразительно. Габриэлян решил отложить разговор на потом — вкусное на третье — а пока прогуляться на место происшествия, в морг к Савицкому и в восстановительный бокс к Струку.

Место происшествия — проспект Мира, тридцать метров от входа в универмаг, большая удача, что гражданских пострадало всего пятеро — кишело людьми в форме. Людьми в штатском, впрочем, тоже. И добавило недоумений в общую корзину. Огневую точку злоумышленники оборудовали заранее — как минимум за сутки — и она была одна, прописью одна. Никаких альтернативных вариантов, никакого прикрытия. Вернее, никаких следов того и другого. Это даже не двадцатый век, это девятнадцатый. Если, конечно, цели не были оборудованы «маячками».

А если оборудованы — то еще чудесатей: это все равно что… даже не насыпать хлебных крошек — а вымостить ими дорогу обратно к Цитадели. Особенно учитывая, что стрелок поразил именно ту машину, в которой сидели Савицкий со Струком.

Знак «тэнчу» был нарисован при помощи баллончика-распылителя на огневой позиции — прямо на асфальте. Стреляли из-под эстакады транспортной развязки. Рисовали, скорее всего, заранее. Срисовывали со снимка, повторив ряд характерных огрехов Савина, но, в отличие от него, понятия не имели о правилах начертания кандзи: всегда слева направо, всегда сверху вниз.

Жизнь прекрасна… особенно для следователей и оперативников местного и аахенского подчинения, а так же представителей краевой прокуратуры, которым положено из этих данных делать выводы — а делать их очень не хочется. На пришлеца из Москвы пострадавшие смотрели со смесью ужаса и надежды. Ужас пришлец находил оправданным и полезным, а надежду — это вы, ребята, зря. Надежду в нашем ведомстве принято оставлять на входе, вместе с галошами. Скажите спасибо, что ничего серьезнее служебных нахлобучек вам не грозит.

Когда он стоял на эстакаде и рассматривал знак, комм проиграл мелодию «Об-ла-ди, об-ла-да». Кессель.

— Возвращаюсь, — как всегда на открытой связи, Суслик был лаконичен. — Поедим?

Габриэлян назвал адрес универмага — по словам опера, на которого повесили это убийственное во всех смыслах дело, там на третьем этаже была хорошая пиццерия.

На пиццу еда, впрочем, похожа не была. А похожа она была на пирог. Очень вкусный пирог, с хрустящей золотистой корочкой и тающей во рту многосоставной начинкой. Впрочем, подошедший Кессель объяснил, что чикагской пицце положено выглядеть именно так. Вкус он тоже одобрил, равно как и пластиковые столики с канавками для стока, которые, по мнению Габриэляна, больше подходили для морга.

— В половине пиццерий внутри «ББольшой петли» все до сих пор так и есть.

Вокруг их столика сама собой образовалась «полоса отчуждения». На них старались даже не смотреть — кто-то из оцепивших место происшествия ментов шепнул кому-то из гражданских, тот — кому-то из персонала универмага, и понеслось… Поэтому когда ангелообразный улыбчивый светло-русый вьюноша смело прошагал к их столику, его проводил не один десяток удивленных глаз: что еще понадобилось этому младенцу от столичных монстров?

— Привет, — сказал Олег, шлепая планшетку на стол. — А мне кусочек? Король поехал в Цитадель, а то, что мы нарыли, велел вам везти. Не ждать, пока приедете.

Габриэлян подхватил планшетку, вынул из кармана мешочек с «наживкой» — секциями оптического кабеля, скормил информацию себе и Кесселю.