Шаляпин в Петербурге-Петрограде

знать и слышать, как выражал народ наш любовь свою к своему родному

писателю. Еще бы!!! Взгрустнул маленько, как прочитал в письме о твоем

пребывании в Казани. Как перед глазами вырос в памяти моей этот

«прекраснейший» (для меня, конечно) из всех городов мира — город. Вспомнил

всю мою разнообразную жизнь в нем... и чуть не заплакал, остановив

воображение у дорогого Казанского городского театра... Кажется, буду петь в

Риме весною... С радостным волнением буду ждать возможности опять увидеть

тебя и побыть рядом с тобой, милый мой, любимый Алексей Максимович».

В апреле 1929 года в Риме Шаляпин участвовал в двух спектаклях «Бориса

Годунова». Чтобы повидаться с ним, из Сорренто приехал Горький. Поздним

вечером после спектакля Горький и Шаляпин сидели в подвальчике таверны

«Библиотека».

— Когда же, Федор, на родину? — спросил Горький.

Шаляпин ответил неопределенно:

— Опутали контракты гастролей в разных странах, раззе вырвешься из

них!..

В 1926 году в издательстве «Прибой» в Ленинграде вышла книга Шаляпина

«Страницы из моей жизни» — перепечатка из журнала «Летопись». В июле 1930

года Шаляпин через своего адвоката обратился в суд, обвиняя советские

учреждения в незаконном печатании его мемуаров и требуя возмещения

убытков.

Суд отказал Шаляпину в его необоснованных претензиях. 9 августа 1930

года Горький написал певцу: «Писал я тебе о нелепости и постыдности твоего

иска к Советской власти, а она, — что бы ни говорили негодяи, — власть

наиболее разумных рабочих и крестьян, которые энергично и успешно ведут

всю массу рабочего народа к строительству нового государства.

Я совершенно уверен, что дрянное дело это ты не сам выдумал, а тебе

внушили его окружающие тебя паразиты, и все это они затеяли для того, чтоб

окончательно закрыть перед тобою двери на родину. . По праву старой дружбы я

советую тебе: не позорь себя! Этот твой иск ложится на память о тебе грязным

пятном. Поверь, что не только одни русские беспощадно осудят тебя за твою

жадность к деньгам. Много вреда принесла твоему таланту эта страсть

накоплять деньги, последний ее взрыв — самый постыдный для тебя. Не

позволяй негодяям играть тобой, как пешкой. Такой великий, прекрасный артист

и так позорно ведешь себя!»

Разрыв с Горьким Шаляпин воспринял очень тяжело: «Я потерял своего

лучшего друга», — говорил он.

Шаляпин искал примирения с Горьким, внимательно следил за жизнью

Советской страны и не оставлял мысли о возвращении на родину. В 1935 году,

провожая по окончании заграничных гастролей одного из своих друзей, певца,

заслуженного артиста РСФСР А. М. Давыдова в Ленинград, Шаляпин просил

его:

— Как только приедешь, повидайся с Алексеем Максимовичем и скажи, что

я умоляю его сменить гнев на милость. Пусть он теперь позовет меня. Тогда я

все брошу и приеду немедленно. Скажи Алексею Максимовичу, что тоска моя

по родине безгранична, что узы нашей с ним дружбы не могут быть порваны,

ибо для меня это равносильно преждевременной смерти!

Когда в парижском театре «Опера-комик» с участием Ф. И. Шаляпина и А.

К. Глазунова ставилась опера «Князь Игорь», в доме певца состоялся обед.

Присутствовал на нем и С. В. Рахманинов. Глазунов произнес речь.

— Дорогой Федор Иванович! — сказал он. — Где бы мы ни были за

пределами нашей родины, мы обязаны делать наше русское дело. Мы с вами, так

сказать, являемся послами духа неофициального назначения.

Шаляпин тоже встал:

— Я поднимаю свой бокал за процветание моей родины, за всех тех, кто

ведет Россию к будущей, как море, свободной жизни.

К этим словам певца присоединился Рахманинов, Шаляпин продолжал:

— Ну что ж, пусть мой друг Алексей Максимович Горький потребует, и я

немедленно поеду к своему народу.

Но Горький, находившийся в то время в Крыму, был уже тяжело болен. В

начале 1936 года он умер. «Теперь, когда его не стало, каждый вздох его и о нем

мне в тысячу раз дороже, чем когда бы то ни было», — писал Шаляпин дочери

Ирине в Москву и просил прислать библиотеку, в свое время подаренную ему

Горьким.

Шаляпин был рад каждому соотечественнику, который приносил ему весть с

родной земли. В 1925 году в Нью-Йорке он устраивал вечера для артистов

Московского Художественного театра, гастролировавших в то время в Америке.

В Париже на Всемирной выставке он долго простаивал перед макетом

декораций спектакля И. И. Дзержинского «Тихий Дон», поставленного

Ленинградским Малым оперным театром. Его собственные творческие планы

по-прежнему были связаны с русским искусством — он мечтал создать оперный

образ богатыря Ермака. Находясь в 1936 году в Токио, Шаляпин включил в одну

из последних своих грамзаписей русскую песню «Эй, ухнем!». Артист читал в

газетах все новости о Советской стране, часто слушал по радио передачи из

Москвы.