Отклик не заставил себя долго ждать. «Бойкот Рахманинову!» называлась статья в вечернем выпуске «Красной газеты» от 16 марта 1931 года. Зачинателем кампании стала альма-матер — Московская консерватория, на митингах профессоров и студентов Рахманинова объявляют «белоэмигрантом, отражающим упаднические настроения мелкой буржуазии», носителем «творчества, особенно вредного в условиях ожесточенной классовой борьбы на музыкальном фронте».
За поддержкой «славного почина» дело не стало. «„Колокола“ не должны звучать на советской сцене!» — так озаглавила гневную статью Е. Канн в журнале «Рабис» (1932. № 9). «Кто, например, не знает „маститого“ композитора Сергея Рахманинова? Человека, сбежавшего в панике за границу от „кровавых ужасов“ пролетарской революции? Человека, вымещающего свою „обиду“ на Советскую страну печатной клеветой о „принудительном труде в СССР“, о „средневековых ужасах ГПУ“ и пр.? — страстно негодовала критик-музыковед. — Квинтэссенция упадничества, поэма буржуазно-мещанских чаяний, мистически-религиозного экстаза… Вот это бесцветное, никому не нужное музыкальное содержание, разукрашенное пышными оркестровыми одеждами, которыми Рахманинов тщетно пытается прикрыть свое творческое бессилие. И все же это не только чуждое, но явно враждебное сочинение дважды прозвучало на советской эстраде!»
Рахманинов, разумеется, не был единственным объектом разнузданной агитационно-пропагандистской кампании. «Литературная газета», например, информируя читателей о присуждении И. А. Бунину Нобелевской премии, раздраженная изъятием из списка номинантов М. Горького, называла нового лауреата «матерым волком контрреволюции».
Надо отдать должное гражданскому мужеству тех, кто в Москве помнил о Рахманинове, ценил его творчество, исполнял его музыку, несмотря на грозные политические окрики и обвинения. Произведения Рахманинова прозвучали в концертах оркестра Большого театра под управлением Н. С. Голованова 11, 12 и 28 декабря 1932 года.
В середине 1930-х годов снова распространяются слухи о возвращении в СССР Рахманинова и Шаляпина. Трудно сказать, что послужило конкретным поводом для подобных предположений. Книга «Маска и душа» Шаляпина, в которой Сталину давалась уничижительная оценка («не то что злодей — такой он родился»), вряд ли обещала певцу снисхождение советского режима. Публично высказанное в прессе возмущение Рахманинова ужасами каторжного труда также никак не способствовало установлению дружественных отношений с Советами. Сталин в эту пору решил укрепить свой престиж в мировом общественном мнении, расположив к себе творческую интеллигенцию, пользующуюся на Западе безусловным нравственным авторитетом. Помпезные путешествия по стране М. Горького, возвращение А. И. Куприна, А. Н. Толстого, С. С. Прокофьева, сопровождающиеся многолюдными ликованиями визиты Рабиндраната Тагора, Анри Барбюса, Ромена Роллана, Бернарда Шоу, Лиона Фейхтвангера, Андре Жида осуществлялись в русле именно таких пропагандистских задач. Как и миссия Немировича-Данченко в Европе: уговорить блудных братьев по искусству вернуться. «Трижды меня звали в Россию, сулили всяческие блага, — признавался Рахманинов. — Не могу! Тяжело там дышать… А запрет на мои вещи „они“ все-таки сняли — и за это спасибо».
Но «они» — это не Россия, не родина. «Они» — это исполнители режимных идеологических директив. Одно из последних писем Шаляпина тоже полно горечи и презрения: «Это
Между тем концертная деятельность Рахманинова, как и Шаляпина, развивалась весьма успешно. В письме своему другу В. Р. Вильшау Сергей Васильевич делится своими настроениями: «Странно жизнь сотворена. Теперь, когда стар стал, устал, болею, перемогаюсь, от концертов отбою нету… Читаю сейчас книгу Ильфа и Петрова „Одноэтажная Америка“. Прочти непременно, если хочешь познакомиться и узнать Америку. Много там интересного. Есть несколько смешных строчек и про меня. Это единственное место, где я нашел неправду!»
Найдем это место и мы.